Ким Чон Су

Ким Чон Су Общая информация Полное имя Ким Чон Су Оригинальное имя 김정수 Гражданство КНДР КНДР Дата рождения 9 января 1977(1977-01-09) (47 лет) Вид стрелкового спорта пулевая стрельба (пистолет) Рост/Вес 170 см/65кг

Медали Олимпийские игры Бронза Афины 2004 Пистолет, 50м Азиатские игры Золото Бангкок 1998 Пистолет, 50м, команда Серебро Доха 2006 Пневм. пистолет, 10м Серебро Доха 2006 Пистолет, 50м, команда Серебро Гуанчжоу 2010 Пистолет, 20м Бронза Бангкок 1998 Пистолет, 50м Бронза Пусан 2002 Пистолет, 50м, команда Бронза Пусан 2002 Пистолет, 50м Бронза Доха 2006 Пистолет, 50м Бронза Гуанчжоу 2010 Пистолет, 25м Бронза Гуанчжоу 2010 Скорострельный пистолет, 25м

Ким Чон Су (кор. 김정수 ; 9 января 1977) — северокорейский стрелок, призёр Олимпийских игр. На Олимпиаде в Пекине был дисквалифицирован за применение допинга.

Карьера

Первую медаль на международных соревнованиях высшего уровня завоевал на Азиатских играх 1998 года в Бангкоке. Там он выиграл бронзу в стрельбе на 50 метров из пистолета, а в командном турнире одержал победу. Однако на Олимпиаду в Сиднее спортсмен не попал.

Четыре года спустя, в Афинах Ким стал восьмым в стрельбе из пистолета с дистанции 10 метров, а на дистанции 50 метров завоевал бронзовую медаль, отстав на шесть очков от Михаила Неструева. На следующей Олимпиаде, которая проходила в Пекине Ким сначала завоевал бронзу в стрельбе на 10 метров из пневматического пистолета, а потом и серебро в стрельбе на 50 метров, отстав от победившего Чин Джон О на 0,2 балла.

Однако спустя несколько дней в допинг-пробе Кима был обнаружен запрещённый препарат пропранолол. В результате этого все го результаты были аннулированы, а спортсмен лишен завоёванных медалей.

После отбытия дисквалификации вернулся в спорт и завоевал со сборной КНДР медали на Азиаде-2010.

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/ki/kim-jong-su-2.html Олимпийская статистика]

Отрывок, характеризующий Ким Чон Су

– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.