Кляйн, Кельвин
| Calvin Klein | |
 | |
| Кельвин Кляйн на кинофестивале Трайбека по случаю вечеринки «Vanity Fair»>, 2011 год. | |
|---|---|
| Имя при рождении: |
Кельвин Ричард Кляйн (англ. Calvin Richard Klein) |
| Род деятельности: | |
| Лейбл: | |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Супруга: |
Джейн Сентер (1964—1974) |
| Дети: |
Марси Кляйн |
| Сайт: |
[www.calvinkleininc.com vinkleininc.com] |
Кельвин Ричард Кляйн (англ. Calvin Richard Klein; 19 ноября 1942, Бронкс, Нью-Йорк, США) — американский дизайнер одежды, в 1968 году основавший собственную компанию Calvin Klein Inc. и владевший ею до 2003 года.
Содержание
Биография
Родился 19 ноября 1942 года в Бронксе, округе Нью-Йорка, в еврейской семье. Отец его был предпринимателем средней руки. В 18 лет окончил нью-Йоркскую Высшую школу искусств и дизайна[en], затем два года учился в Технологическом институте моды[en]. В 1962—1968 годах работал в различных модных домах Нью-Йорка, время от времени подрабатывал уличным художником[1]. В 1968 году вместе с другом детства Барри Шварцем основал в Нью-Йорке фирму Calvin Klein, Ltd, занимающуюся изначально мужской верхней одеждой, перейдя постепенно на дизайн одежды для женщин[1].
Довольно скоро к модельеру пришёл успех. Три года подряд (с 1973 по 1975) его коллекции завоёвывают «премии Коти[en]»[1].
В 1978 году Кляйн первый в мире моды начал представлять на подиумах и продавать «дизайнерские джинсы». Лейбл «Calvin Klein» на заднем кармане дорогих джинсов стал одной из первых ласточек того, что позже назвали «логоманией».
Рекламные кампании Кельвина Кляйна нередко оборачивались скандалом. Один из них связан с провокационным рекламным плакатом «Тайная вечеря от Кляйна», который напоминал знаменитую фреску Леонардо да Винчи, с полуобнажёнными моделями обоих полов в джинсах вместо апостолов. В ходе судебных разбирательств Кельвину пришлось выплатить церкви иск в размере миллиона долларов.
В 1992 году он выпускает рекламный плакат с полураздетыми юной моделью Кейт Мосс и рэпером Марки Марком. Новая модель одежды подходила для обоих полов, поэтому Кляйна считают родоначальником стиля «унисекс»[2]. Следующий скандал разгорелся в 1999 году, когда дизайнер начал выпуск новой серии нижнего белья для детей и подростков, рекламные плакаты которой многие сочли чрезмерно фривольными.
В 2003 году Кельвин Кляйн продал свою фирму производителю рубашек Phillips-Van Heusen Corporation. Сумма сделки составила 430 млн $.
Личная жизнь
В 1964 году Кельвин женился первым браком на Джейн Сентер, и у них родилась дочь Марси. Спустя десять лет, в 1974 году, супруги развелись[3]. Четыре года спустя Марси была похищена с целью выкупа в размере 100 тысяч $. Её держали в заложницах 9 часов, пока выкуп не был заплачен, но похитители были схвачены. Позднее Марси стала одним из продюсеров шоу Saturday Night Live.
В 1986 году Кляйн женился на своей ассистентке, выпускнице Нью-йорского института моды Келли Ректор, которая в то время работала в его компании. В 2006-м этот брак тоже распался[3].
В 2010 году Кляйн начал встречаться с бывшим порноактёром и бисексуалом Ником Грубером, который был моложе его на 48 лет, но у Грубера были проблемы с наркотиками, и в 2012 пара разошлась.
Награды
- «Премия Коти[en]» (трижды — 1973, 1974 и 1975 гг.).
- Четыре раза удостаивался премий CFDA.
Напишите отзыв о статье "Кляйн, Кельвин"
Примечания
Отрывок, характеризующий Кляйн, Кельвин
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
