Козыбаев, Манаш Кабашевич

Манаш Кабашевич Козыбаев
Манаш Қабашұлы Қозыбаев
Марка, посвящённая выдающемуся ученому-историку Манашу Козыбаеву
Дата рождения:	16 ноября 1931(1931-11-16)
Место рождения:	Мендыкаринский район, Кустанайская область
Дата смерти:	2002(2002)
Страна:	,
Научная сфера:	История
Место работы:	Институт истории, археологии и этнографии
Учёная степень:	доктор исторических наук
Альма-матер:	Казахский национальный университет имени аль-Фараби
Известен как:	учёный-историк
Награды и премии:

Мана́ш Каба́шевич Козыба́ев (каз. Манаш Қабашұлы Қозыбаев; 16 ноября 1931 год, Мендыкаринский район, Кустанайская область — 2002 год) — советский и казахстанский учёный-историк. Доктор исторических наук (1969), профессор (1970). Заслуженный деятель науки Казахской ССР, академик Академии наук Казахстана.

Биография

Манаш Кабашевич Козыбаев родился в селе Итсары Мендыкаринского района Кустанайской области. В 1953 году с отличием окончил исторический факультет Казахского государственного университета имени С. М. Кирова.

С 1953 по 1958 годы был преподавателем в Кустанайском педагогическом институте. В 1958—1974 годы работал старшим научным сотрудником, учёным секретарём, а затем заведующим сектором партийного строительства Института марксизма-ленинизма при ЦК Компартии Казахской ССР. В 1970 году учёному была присуждена премия имени Чокана Валиханова Президиума АН Казахской ССР. В период с 1974 по 1980 годы Козыбаев был сначала заведующим кафедрой Алматинского зооветеринарного института, затем зав. кафедрой Института повышения квалификации преподавателей общественных наук при КазГУ имени С. М. Кирова. В 1980—1986 годах Козыбаев был главным редактором Казахской Советской энциклопедии. С 1986 по 1988 годы Манаш Кабашевич был заведующим отделом историографии Института истории, археологии и этнографии имени Ч. Ч. Валиханова Академии наук Казахской ССР. С 1988 года до последних дней жизни работал директором данного института. В 1989 году учёный был избран академиком Академии наук Казахской ССР. В 1990—1993 годы Козыбаев избирался народным депутатом Верховного Совета Республики Казахстан. В 1995 год Манашу Кабашевичу присуждена Государственная премия Республики Казахстан, а в 1997 год – Президентская премия мира и духовного согласия.

Автор свыше 900 публикаций (в т.ч. 30 монографий), часть из которых переведена на языки народов СНГ, издана в США, Франции, Китае, Болгарии и др. странах. Им написаны учебники и учебные пособия по истории Казахстана.

Научные труды

• Компартия Казахстана в период Великой Отечественной войны (1941-1945). Алма-Ата, 1964.
• Казахстан – арсенал фронта. Алма-Ата, 1970.
• История и современность. Алма-Ата, 1991.
• Актандактар акикаты: Оку куралы. Алматы, 1992.
• Жауды шаптым ту байлап. Алматы, 1994.
• Труд во имя Победы. Алматы, 1995.
• Тарих зердесі. Кн. 1-2. Алматы, 1999.
• Казахстан на рубеже веков: размышления и поиски. Т. 1-2. Алматы, 2001.
• Өркениет және ұлт. Алматы, 2001.
• Жұлдызым менің. Алматы, 2001.
• Проблемы методологии, историографии и источниковедения истории Казахстана (Избранные труды). Алматы, 2006.
• Шығармалар. Т. 1-7. Алматы, 2014.
• Избранные труды. Т. 1-2. Алматы, 2015.

Память

Именем М. К. Козыбаева названы:

• Северо-Казахстанский государственный университет.
• Средняя школа № 23 в городе Костанай, в которой действует музей М. Козыбаева.
• Улица в городе Алматы

Ссылки

1. Казахская ССР. Краткая энциклопедия., гл. ред. Р. Нургалиев, Том 3, Алма-Ата, 1991 г.
2. [www.school23kst.kz/index.php?do=static&page=manash Краткая информация о М. Козыбаеве на сайте СШ № 23]
3. Кто есть кто в Казахстанской науке: Справочник/Гл. ред. А. Нысанбаев, 1999 г., ISBN 5-89800-124-7
4. Манаш Козыбаев – человек в истории. Алматы, 2006.
5. Манаш Козыбаев: кольца жизни. Алматы, 2011.

Отрывок, характеризующий Козыбаев, Манаш Кабашевич

– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.