Комаров, Николай Васильевич

Николай Васильевич Комаров
Дата рождения	1831(1831)
Место рождения	Тобольская губерния
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Годы службы	1850—1875
Звание	прапорщик
Командовал	линейная рота

Комаров, Николай Васильевич (1831 — после 1875) — прапорщик русской армии. Первый строитель военного поста в бухте Золотой Рог. Фактический основатель города Владивостока — генерал-губернатор Восточной Сибири граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский. Оценивая огромное значение Дальнего Востока для России, необходимость его развития и заселения, Муравьев-Амурский уделял особое внимание строительству порта для Сибирской флотилии, Летом 1859 года на пароходе корвете «Америка» он прошел от мыса Поворотный в залив Посьет. Во время этого похода были открыты залив Находка, бухта Находка, о-в Лисий, определены границы залива Петра Великого, исследованы пролив Босфор Восточный и бухта Золотой Рог. Муравьев-Амурский определил место будущего порта — Владивосток. Первая и главная улица Владивостока была названа Американской, в честь пароходо-корвета «Америка».

Из служебной переписки и приказов графа Муравьева-Амурского:

[П.В. Казакевичу] ...Предлагаю Вашему превосходительству взять для десанта на суда Вашей эскадры только одну комплектную роту линейного батальона с положенным числом стрелков и разместить её поровну в укрепленных постах, которые вы имеете основать в гаванях Владивосток и Новгородской.

Н. Н. Муравьев-Амурский

[Н. Н. Муравьеву-Амурскому] Вследствие предписания Вашего сиятельства 18 марта с. г. (1860) за № 79 имею честь почтительнейше донести, что к занятию южных постов в гаванях Посьет и Владивосток назначена мною 3-я рота 4-го линейного батальона, которая в числе 100 человек при 2 обер-офицерах отправлена на транспорте «Маиджур» из Николаевска 2 июня.

П. В. Казакевич

Биография

О ранних годах жизни Николая Васильевича Комарова информации мало, известно что родился он в селе Комарово (ныне часть г. Тюмень) Тобольской губернии, получил начальное образование, затем поступил в Омское училище армейских прапорщиков.

С 1850 года проходил службу на Дальнем Востоке, в составе специальной роты занимался созданием и устройством военных постов на реке Амур. В 1858 году находился в Хабаровске, в 1859 году в Софийское Ульчский район, в 1860 в Николаевске-на-Амуре.

20 июня 1860 года прапорщик Комаров вместе с 20-ю солдатами 30-й роты 4-го Восточного Сибирского линейного батальона, были высажены с борта военного транспорта «Манджур», под командованием капитан-лейтенанта Шефнера в бухту Золотой Рог для организации военного поста. Позже, 1 ноября 1860 года, он доложил начальству что под его руководством построена одна казарма, кухня, офицерский дом из елового леса, крытый тёсом. Также он передал план построенных и запланированных построек военного поста, получившего название Владивосток. Зимой 1860 года для помощи в охране поста Комарову с корвета «Гридень» был отправлен Павел Чуркин.

Весной 1861 года на транспорте «Японец» в военный пост Владивосток с инспекцией прибыл майор Николай Николаевич Хитрово. Между прапорщиком Комаровым и майором Хитрово возникла личная неприязнь на фоне постоянного пьянства прапорщика. Майор уличил Комарова в хищении полутора ведёр казённого спирта, Комаров обязался возместить за свой счёт украденный спирт, но вскоре майор Хитрово обнаружил пропажу оставшегося спирта. Конфликт достиг высшей точки, и майор принял решение отстранить прапорщика Комарова от командования постом, Комарову об отставке было объявлено 20 июня 1861 года (годовщина высадки Комарова), считается что эта дата была выбрана не случайно и майор хотел унизить этим фактом прапорщика Комарова. Взамен Комарова был назначен Евгений Степанович Бурачёк, 22 июня 1861 года сошедший на берег по медицинским показанием с клипера «Разбойник». Следует отметить что о пьянстве и нарушениях прапорщика Комарова известно только из докладов майора Хитрово, и вследствие конфликта возможно произошедшего между ними данные могут быть не совсем точными.

В дальнейшем прапорщик Комаров со своим отрядом строителей был переведён на реку Уссури для строительства новых пограничных постов на границе с Китаем.

В 1875 году Николай Комаров вышел в отставку в звании капитан-инженера.

Память

В 1880 году в честь прапорщика Комарова во Владивостоке была названа улица — Комаровская. Впоследствии эта улица была переименована в Бородинскую, потом в Геологов, но в 1985 году улицу вновь назвали в честь Николая Васильевича — улица прапорщика Комарова.

См. также

• Капитан Дьяченко — основатель Хабаровска.

Источники

• [www.msun.ru/vm/DVGMA/www/SVM/Litsalon/Krivhenk/Plavat.html#%D0%9E%D1%82%20%D0%98%D1%80%D1%82%D1%8B%D1%88%D0%B0%20%D0%B4%D0%BE%20%D0%97%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B3%D0%BE%20%D0%A0%D0%BE%D0%B3%D0%B0 От Иртыша до Золотого Рога.]

Отрывок, характеризующий Комаров, Николай Васильевич

Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала: