Крымский кадетский корпус
Крымский кадетский корпус — белое образовательное учреждение, существовавшее в 1920—1929 годах сначала во врангелевском Крыму, а потом в эмиграции.
Содержание
Формирование корпуса
23 марта 1920 года, спасаясь от наступающей РККА, в Кутаиси прибыли по Военно-грузинской дороге из Владикавказа два кадетских корпуса (Петровский Полтавский и Владикавказский)[1]. 9 июня того же корпуса прибыли в Крым, где местом их пребывания стала Ялта. 22 октября того же года вышел приказ о том, что новое объединенное учебное заведение называется Крымским кадетским корпусом[2]. Директор нового корпуса еще в июле был назначен В. В. Римский-Корсаков[2]. В состав корпуса вошли кадеты бывших корпусов, оказавшиеся в Крыму (их приказом отчислили из Русской армии), а также воспитанники основанного в январе 1920 года Феодосийского интерната[2].
Эвакуация из России
В ноябре 1920 года корпус был эвакуирован в Константинополь, почти сразу же был отправлен в Королевство сербов, хорватов и словенцев, куда прибыл 9 декабря того же года[3].
Корпус в эмиграции
На момент прибытия в Югославию Крымский корпус состоял из 5 рот и 20 классных отделений. В учреждении числились 650 кадетов в возрасте от 10 до 21 года (229 кадетов были участниками Гражданской войны, из них 40 с боевыми наградами)[4]. Педагогический персонал состоял из 29 человек, административно-хозяйственный из 8[4].
Первоначально корпус разместился в Стрнище, где в начале января 1921 года начались занятия[5]. Первый выпуск корпуса (83 человека) состоялся уже в октябре 1921 года[6]. Условия были очень тяжелые. Только в 1922 году была открыта библиотека[7]. В 1922 году корпус окончили (по программе 7 классов) 105 человек, из которых 49 поступили в Николаевское кавалерийское училище, а еще 14 в университеты Бельгии, Югославии и Болгарии[7].
В октябре 1922 года корпус был переведен в Белу-Цркву, где ему предоставили два каменных трехэтажных здания[7]. В корпусе было 579 кадетов[7].
Постепенно численность воспитанников сокращалась. На 1 сентября 1929 года в корпусе остался 271 кадет, из которых подавляющее большинство (215) были «казеннокоштные»[8]. Преподавателей было 24, а воспитателей — 11[8].
В августе — сентябре 1929 года Крымский кадетский корпус был ликвидирован путём объединения с Первым русским кадетским корпусом, при этом часть кадетов была переведена в Донской корпус[9].
Директора корпуса
- Римский-Корсаков Владимир Валерианович (1920—1924)
- Промтов Михаил Николаевич (1924—1929)
Учебная программа
В эмиграции учебная программа в корпусе претерпела некоторые изменения. Кадеты уже в 1922 году изучали сербский язык, историю и географию Сербии[10].
Быт
В отличие от российских условий, где в спальнях кадетских корпусах убирал специальный обслуживающий персонал, в Сербии кадеты были вынуждены сами следить за порядком[11]. Кормили в Сербии хорошо[11]. Кадеты активно занимались спортом, загородными походами.
В корпусе царил своеобразный кодекс чести. Запрещалось красть у товарищей, доносить на них. Большим уважением пользовались георгиевские кавалеры. Однако воровать у крестьян и обманывать воспитателей считалось доблестью. Кроме того, кадеты ходили в самоволку и порой срывали уроки. 28 апреля 1922 года даже произошло массовое выступление кадетов против директора Корпуса Римского-Корсакова[12]. Администрация со своей стороны боролась с этим. В частности, было создано некоторое самоуправление: введены должности «генерала выпуска», «дядек» (помощники офицеров-воспитателей в младших курсов, набранные из числа лучших кадетов старших курсов)[7].
Общественная деятельность
Кадетский корпус периодически устраивал прогулки по городу с оркестром. Часто давали концерты (в том числе платные), за счет которых отличившимся воспитанникам выплачивали премии[13].
Следует отметить, что Корпус не забывал Россию. Например, летом 1921 года в Корпусе прошел сбор в помощь голодающим Поволжья, собранные средства были отправлены в Россию через Красный Крест[14].
Напишите отзыв о статье "Крымский кадетский корпус"
Примечания
- ↑ Гурковский В. А. Крымский кадетский корпус 1920—1929 годы // Вестник архивиста. — 2010. — № 2. — С. 147
- ↑ 1 2 3 Гурковский В. А. Крымский кадетский корпус 1920—1929 годы // Вестник архивиста. — 2010. — № 2. — С. 148
- ↑ Гурковский В. А. Крымский кадетский корпус 1920—1929 годы // Вестник архивиста. — 2010. — № 2. — С. 150—151
- ↑ 1 2 Гурковский В. А. Крымский кадетский корпус 1920—1929 годы // Вестник архивиста. — 2010. — № 2. — С. 151
- ↑ Гурковский В. А. Крымский кадетский корпус 1920—1929 годы // Вестник архивиста. — 2010. — № 2. — С. 154—155
- ↑ Гурковский В. А. Крымский кадетский корпус 1920—1929 годы // Вестник архивиста. — 2010. — № 2. — С. 156
- ↑ 1 2 3 4 5 Гурковский В. А. Крымский кадетский корпус 1920—1929 годы // Вестник архивиста. — 2010. — № 2. — С. 158
- ↑ 1 2 Гурковский В. А. Крымский кадетский корпус 1920—1929 годы // Вестник архивиста. — 2010. — № 2. — С. 165
- ↑ Гурковский В. А. Крымский кадетский корпус 1920—1929 годы // Вестник архивиста. — 2010. — № 2. — С. 167
- ↑ Гурковский В. А. Крымский кадетский корпус 1920—1929 годы // Вестник архивиста. — 2010. — № 2. — С. 159
- ↑ 1 2 Гурковский В. А. Крымский кадетский корпус 1920—1929 годы // Вестник архивиста. — 2010. — № 2. — С. 160
- ↑ Гурковский В. А. Крымский кадетский корпус 1920—1929 годы // Вестник архивиста. — 2010. — № 2. — С. 153
- ↑ Гурковский В. А. Крымский кадетский корпус 1920—1929 годы // Вестник архивиста. — 2010. — № 2. — С. 161
- ↑ Гурковский В. А. Крымский кадетский корпус 1920—1929 годы // Вестник архивиста. — 2010. — № 2. — С. 157
Отрывок, характеризующий Крымский кадетский корпус
– Да, да, так и сделайте.Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.
