Кучкунджи-хан
Кучкунджи-хан (1452—1530) — третий правитель из узбекской династии Шейбанидов в Бухарском ханстве. Правил с 1510 года.
| Кучкунджи-хан | ||
| ||
|---|---|---|
| Коронация: | 1510, Самарканд | |
| Предшественник: | Суюнчходжа-хан (1510) | |
| Преемник: | Абу Саид-хан (1530-1533) | |
| Рождение: | 1452 | |
| Смерть: | 1530 Самарканд | |
| Род: | Шейбаниды | |
| Отец: | Абулхайр-хан | |
| Дети: | Абу Саид-хан | |
Биография
После смерти Шейбани-хана его дядя Суюнчходжа-хан был на короткое время избран ханом, а позже его брат Кучкунджи-хан был избран ханом на правах старшинства. Его матерью была дочь Мирза Улугбека Рабия султан бегим (умерла в 1485 году, похоронена в Туркестане). Кучкунджи-хан был сыном основателя Узбекского улуса Абулхайр-хана и братом Суюнджи-хана и Шахбудаг хана отца Шейбани-хана.
Хотя Кучкунджи-хан считался ханом с резиденцией в Самарканде, реальная власть в стране была в руках племянника Шейбани-хана Убайдулла-хана.
У Кучкунджи-хана было три сына: Абу Саид-хан, Абдулла-хан, и Абдулатиф-хан[1].
Политика
При правлении Кучкунджи-хана шейбанидам удалось разбить сефевидские войска в битве при Гиждуване в ноябре 1512 года и спасти страну от зависимости от сефевидского Ирана. Суннизм был сохранен в ханстве как господствующее направление ислама.
В 1512-1514 годах Кучкунджи-хан правил одновременно страной и владел Самаркандским уделом вместе с сыном Шейбани-хана Тимур султаном. После гибели последнего самаркандский удел оставался в руках потомков Кучкунджи-хана.
В 1516-1517 годах Кучкунджи-хан возглавил поход шейбанидских войск против казахов.[2]
В 1513-1523 годах Кучкунджи-хан провел денежную реформу, которая в отличие от денежной реформы Шейбани-хана, была менее продуманной и заняла около 10 лет. Тем не менее, она способствовала росту экономики и торговли.[3]
Политика в области культуры
В период правления Кучкунджи-хана в Самарканде продолжалось активное строительство. По приказу хана в 1519 году на староузбекский язык [4] было переведено «Зафар-намэ» Шараф ад-Дин Йазди, а позже «Джами ат-таварих» Рашид ад-Дина. Сам Кучкунджи-хан любил поэзию и писал стихи на тюркском языке.
Смерть
Кучкунджи-хан скончался в Самарканде в 1530 году и был похоронен в династической усыпальнице (дахме) недалеко от площади Регистан. В 1870-е годы она была разрушена властями. После смерти Кучкунджи-хана на престол взошел его старший сын Абу Саид-хан.
Напишите отзыв о статье "Кучкунджи-хан"
Примечания
- ↑ Абд ал-Кадир ибн Мухаммад-Амин, Маджма ал-ансаб ва-л-ашджар. Перевод с арабского,персидского и тюркского языков Ш. Х. Вохидова, А. К.Муминова, Б. Б.Аминова // История Казахстана в персидских источниках. Т.2. Алматы: Дайк-пресс, 2005, с. 278.
- ↑ История Казахстана. том 2. Алматы: Атамура, 2010, с.366
- ↑ Давидович Е.А., История денежного обращения средневековой Средней Азии Москва, 1983, с.278-279
- ↑ [www.library.cjes.ru/online/?a=con&b_id=416&c_id=4484 Библиотека Центра экстремальной журналистики]
Литература
- История Узбекистана. Т.3. Т.,1993.
- История Узбекистана в источниках. Составитель Б.В. Лунин. Ташкент, 1990
| Предшественник: Суюнчходжа-хан |
Узбекский хан 1510—1530 |
Преемник: Абу Саид-хан |
Отрывок, характеризующий Кучкунджи-хан
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
