Лаури Виита
| Лаури Арви Виита | |
| Lauri Arvi Viita | |
| Род деятельности: |
поэт, прозаик |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
Пирккала |
| Дата смерти: |
22 декабря 1965 (49 лет) |
| Место смерти: |
Хельсинки |
| Отец: |
Эмиль Виита |
| Мать: |
Альфхильд Жозефины Никандер |
| Супруга: |
Кертту Солини, Айла Мерилуото, Аннели Кууринмаа |
| Награды и премии: |
Премия Алексиса Киви, Премия Калеви Янти, Премия по литературе города Тампере |
Лаури Арви Виита (фин. Lauri Arvi Viita, 17 декабря 1916, Пирккала – 22 декабря 1965, Хельсинки) – финский поэт и прозаик, один из наиболее известных финских литературных деятелей послевоенного времени. Виита принадлежал к группе пролетарских писателей Тампере[1].
Содержание
Биография
Лаури был самым младшим из семерых детей плотника Эмиля Виита и Альфхильд Жозефины Никандер. Детство Виита прошло в деревне Писпала коммуны Пирккала – пролетарском пригороде Тампере[2]. Поэт закончил четыре класса начальной школы в Писпале (1923—1927), а в 1927—1933 гг. учился в классическом лицее в Тампере. Он бросил лицей в середине учебного года из-за конфликтов с преподавателями и стал работать плотником, как и его отец[3]. Виита был участником Советско-Финской войны. В это время он писал стихи, впоследствии вошедшие в сборник «Бетонщик», и начал работу над романом «Морена»[4]. Позднее он утверждал, что во время войны не мог вести достойной человека жизни, поэтому захотел писать о ней[2]. В 1939 году Виита вступил в брак с Кертту Солини. В семье родилось двое детей, но в 1948 году супруги расстались. В 1947 году вышел первый сборник стихов Виита «Бетонщик». Успех книги превысил все ожидания честолюбивого поэта, и он решил оставить работу плотника, чтобы полностью посвятить себя литературной деятельности[3]. Через два года Виита издает детскую сказку «Кукунор». Длинную, наполненную метафорами сказку критики посчитали слишком сложной[5]. В 1950 году выходит его первый автобиографический роман «Морена», рассказывающий о жизни семьи рабочих в начале XX века. В 1948 году Виита заключил второй брак с молодой начинающей поэтессой Айлой Мерилуото, успех дебютного поэтического сборника которой под названием «Витраж» (1946) затмил успех «Бетонщика». В конце 40-х годов психическое здоровье поэта ухудшилось, ему впервые пришлось лечиться в психиатрической больнице[3]. Болезнь сильно повлияла на семейные отношения и творчество поэта, но, несмотря на это, он продолжал литературную деятельность. В 50-х годах в финской лирической поэзии происходили большие изменения, связанные с приходом нового стиля – модернизма, на фоне которого традиционная рифмованная поэзия Виита выглядела старомодной, но поэт не хотел приспосабливаться к новым литературным веяниям, а, напротив, высмеивал их[5]. В 1954 году выходит сборник стихов «Кривуля», пронизанный непостижимыми для читателя словами и выражениями. Сам поэт удивлялся, почему публике непонятна суть его стихов и утверждал, что они абсолютно ясны[5]. В 1956 брак с Айлой Мерилуото, в котором родилось четверо детей, распался, продлившись лишь восемь лет[3]. Сборник стихов «И сапожник, большой мудрец» (1961) не просто отличался обильным употреблением авторских неологизмов, но содержал целую систему новых языковых понятий[5]. В 1962 году Виита женился снова на Аннели Кууринмаа. Брак продлился недолго из-за трагической смерти Виита в декабре 1965[3]. Лаури ехал в такси, в которое врезался грузовик с пьяным водителем за рулем[4]. Виита погиб от травм, полученных в результате аварии. Без отца остался двухлетний сын от последнего брака[3]. Последний роман Виита «Ну и что потом, Лееви?» (1965) так и остался незаконченным. Писатель планировал издать роман в трех частях, но до его смерти была выпущена только первая часть[6].
Творчество
Творчество Лаури Виита исследуется в разных областях языкознания и литературоведения. Критики и литературоведы считают его мастером владения финским языком. В своем творчестве Виита активно использует игру слов, метафоры, аллюзии, афоризмы, придумывает собственные слова. Его произведения пестрят интересными выражениями, например, цитата из романа «Морена» – «Когда создаешь, создавай мир» — использовалась Финским литературным обществом как название выставки. Стихи Виита привлекают красочностью и неординарностью языка. Интертекстуальный анализ творчества Виита представляет собой широкую и увлекательную сферу литературоведения. Его творчество исследуется также языковедами. Австрийский психиатр Лео Навратил описал свои наблюдения при поэтической терапии и арт-терапии в работах «Шизофрения и искусство» и «Шизофрения и язык». Замеченными им особенностями больных шизофренией является активное употребление аллюзий, метафор, создание новых слов, а также использование сложных, непонятных читателю слов и выражений. Исследователи считают, что несмотря на то, что в поэзии Виита присутствуют наблюдаемые Навратилом особенности, нельзя утверждать, что они вызваны шизофренией[5].
Музей
Музей Лаури Виита находится в Тампере в доме, в котором поэт провел свое детство. Отец поэта Эмиль Виита построил его в 1900 году. Дом был отремонтирован и преобразован в музей в 1977 году[3]. В музее полностью сохранена обстановка кухни и комнаты поэта[7].
Награды
Лаури Виита получил следующие литературные награды[6]:
- 1947:Премия по литературе города Тампере
- 1948: Премия Калеви Янти
- 1950: Премия по литературе города Тампере
- 1951: Премия по литературе города Тампере
- 1956: Премия Алексиса Киви
Произведения
Стихи и проза[6]:
- Betonimylläri - «Бетонщик» (сборник стихов), 1947
- Kukunor – «Кукунор» (сказка в стихах), 1949
- Moreeni – «Морена» (роман), 1950
- Käppyräinen – «Кривуля», 1954
- Suutarikin, suuri viisas – «И сапожник, большой мудрец» (стихи и проза), 1961
- Entäs sitten, Leevi – «Ну и что потом, Лееви» (роман), 1965
- Kootut runot – «Собрание стихов» (собрание всех стихов Лаури Виита и диссертация Марьюкки Каасалайнен «Лаури Виита как поэт»)
- Ne runot, jotka jäivät – Стихи, не вошедшие в сборники, (2016)
- Runo puhuu − Lauri Viita esittää runojaan – «Стих говорит» - Виита читает свои стихи (аудиозапись), 1965
Переводы на русский язык
- Роман «Морена», перевод И. Бирюкова, В. Смирнова, — Москва: Художественная литература, 1981. — 606 с.: ил. — (Библиотека финской литературы)[8].
- Стихи: «Собачье дело», «Счастье», «Северный соловей», «Дом», «Икавка», «Река», пер. Марины Киеня, — Иностранная литература, 2015, 6[4]
Напишите отзыв о статье "Лаури Виита"
Примечания
- ↑ [www.hs.fi/kulttuuri/a1452658673692 Kirjailija Lauri Viita kuoli, kun hänen runonsa onnesta ilmestyi], HS.fi. Проверено 28 октября 2016.
- ↑ 1 2 Aila Meriluoto. Lauri Viita. — 6. — Vantaa: Hansaprint Oy, 2008. — С. 6,7. — ISBN 978-951-0-34-759-1.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [www.lauriviitamuseo.fi/kirjailija/ Kirjailija |]. www.lauriviitamuseo.fi. Проверено 28 октября 2016.
- ↑ 1 2 3 [magazines.russ.ru/inostran/2015/6/2vie.html Стихи]. Журнальный зал. Проверено 28 октября 2016.
- ↑ 1 2 3 4 5 Yrjo Varpio. [www.tieteessatapahtuu.fi/028/varpio.pdf Luova hulluus – Lauri viidan runous] (2002).
- ↑ 1 2 3 [www.kirjasampo.fi/fi/kulsa/kauno%253Aperson_123175926869830#.WBD0n8nRZjU Viita, Lauri | Kirjasampo.fi - kirjallisuuden verkkopalvelu]. www.kirjasampo.fi. Проверено 28 октября 2016.
- ↑ [www.rutraveller.ru/place/40200 Музей Лаури Виита - самая необходимая и подробная информация о достопримечательности: фото места, описание, контакты – адрес, телефон, официальный сайт]. www.rutraveller.ru. Проверено 28 октября 2016.
- ↑ [lib39.ru/cgi-bin/irbis64r/cgiirbis_64.exe?Z21ID=&I21DBN=IBIS_PRINT&P21DBN=IBIS&S21STN=1&S21REF=&S21FMT=fullw_print&C21COM=S&S21CNR=&S21P01=0&S21P02=0&S21P03=BBK=&S21STR=84(4%D0%A4%D0%98%D0%9D)6-44%D0%AF43 Web ИРБИС]. lib39.ru. Проверено 28 октября 2016.
Ссылки
Отрывок, характеризующий Лаури Виита
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.
В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
