Лафито, Жозеф-Франсуа

Жозеф-Франсуа Лафито
Дата рождения:	1681(1681)
Дата смерти:	1746(1746)

Жозе́ф-Франсуа́ Лафито́ (фр. Joseph-François Lafitau, 1681—1746) — французский иезуит, основатель сравнительной антропологии.

Лафито принадлежит заслуга открытия женьшеня для Европы (1718).

В качестве миссионера он прожил пять лет среди ирокезов и гуронов Канады и в результате внимательного наблюдения над всеми сторонами их жизни пришел к убеждению, что их культурный уровень совсем не был столь низким, как полагали повсюду в Европе. Автору бросилось в глаза сходство многих его наблюдений с тем, что, начиная с Геродота, рассказывалось о варварах Фракии и Малой Азии, как и вообще о древних нравах и с тем, что было написано в Библии. Основываясь на непосредственном наблюдении над первобытными народами Америки, он предпринял попытку сравнить их религиозные представления, нравы и институты с сообщениями античных авторов о естественном состоянии народов Греции и Малой Азии древнейшего периода.

Результатом стала большая работа «Нравы диких племен Америки в сравнении с нравами первобытной эпохи» («Moeurs Sauvages Amériquains comparées aux moeurs des premiers temps», 1724). Лафито был, возможно, первым, кто открыл широкое распространение матриархата, названное им гинекократией (фр. ginécocratie), во всех известных частях света, вплоть до Африки.

Но еще бо́льшую службу сослужил часто использовавшийся труд Лафито возникавшим потребностям века в точном знании человечества, каким оно когда-то было в своей природе, во внутреннем соприкосновении с ней. Лафито не рисовал, как впоследствии Руссо, потерянный рай — для этого он был слишком трезв и объективен. Но благодаря ему естественный человек возвысился, приобретя уважение и предстал обладателем своеобразных добродетелей, ослабленных в результате гуманизации Европы. И именно он указал на то, что страсть к сравнению характеров народов и человеческих институтов друг с другом должна перейти из примитивной стадии неупорядоченных умственных озарений к накоплению большого эмпирического материала. Так книга иезуита послужила и истории Просвещения, и грядущему историзму.

Гердер ценил эту книгу и характеризовал её как «компендиум этики и поэтики дикарей».

Литература

• Фридрих Мейнеке. Возникновение историзма. М., 2004, с. 56-58.

Отрывок, характеризующий Лафито, Жозеф-Франсуа

Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.