Лесама (парк)

Парк Лесама является традиционным местом прогулок в городе Буэнос-Айрес. Он ограничен улицами Дефенса и Бразил и проспектами Авенида Мартин Гарсия и Авенида Пасео Колон, и находится в районе Сан-Тельмо (Буэнос-Айрес), хотя он граничит с районами Ла-Бока и Барракас. Он характеризуется своими тенистыми аллеями, амфитеатром и каньоном. В парке расположен Национальный исторический музей.

История

Площадь нынешнего парка Лесама была до девятнадцатого века местом непосредственно на побережье Рио-де-ла-Плата, где сегодня находится Авенида Пасео Колон, что и объясняет его современный крутой каньон. По мнению некоторых историков, парк располагаеться в месте, в котором Педро де Мендоса первый раз основал город Буэнос-Айрес в 1536 году. Это поселение было брошено в следующем году, после осады местных коренных индейцев, и следовательно его расположение является предметом дискуссий среди археологов и историков.

Земля которая в настоящее время занята парком была выделена Хуан де Гараем в 1580 году Алонсо де Вере, и всегда была вне центрального города. Здесь были необитаемые земли, которые назывались "Пунта-де-Санта-Каталина" по крайней мере до 1739 года, когда их купил Мария Базурко.

К концу восемнадцатого века, часть нынешнего парка была использована Филиппинской компанией занимающейся продажей рабов. В 1802 году усадьба перешла в руки Мануэля Гальего и Валькарсель. После его смерти, в 1808 году, земля была куплена на открытом аукционе Даниэлем Маккинлей в 1812 году, который начал обустраивать это место и земля получила название La Residence, став местом дуэлей: таких как между Хуаном Маккенна и Луисом Каррера в 1814 году, а позже была окончательно отчуждена наследником Маккинлея -англичанином Чарльзом Риглей Хорн в 1846 году. Новый хозяин получив землю, решил купить также и соседние земли и построил свой особняк на нынешней улице Дефенса, но в 1852 году, с падением Хуана Мануэля де Росаса, был сослан в Монтевидео. В течение многих лет на доме развевался британский флаг, и поэтому местные жители привыкли называть имение Кинта-де-лос-Ингелес, название содержится в различных городских планах того времени, и упоминается в известным писателем Эстебаном Эчеверриа.

В 1857 году имение купил землевладелец Хосе Грегорио Лесама, вплоть до нынешней улице Бразил. Лесама перестроил особняк и превратил это место в крупный частный парк с помощью бельгийского ландшафтного архитектора Charles Vereecke большого любителя ботаники. Кроме того, в 1858 году, во время эпидемии холеры, поглотившей город, он работал там в лазарете. После смерти владельца ранчо в 1889 году его вдова Анджела Алзага продала в 1894 году имение городу Буэнос-Айресу по номинальной стоимости ($ 1,5 млн), при условии, что бы здесь был создан общественный парк носящий имя её покойного мужа. В роскошном особняке на улице Дефенса в 1897 году разместился Национальный исторический музей; в его комнатах были выставлены более 50000 раритетов связанных с историей Аргентины до 1950 года.

Дизайн нового общественного парка был сделан в 1896 году французским ландшафтным архитектором Чарльзом Тэйсом, который работал в муниципалитете в течение многих десятилетий. Муниципалитет приобрел дома, которые стояли по улице Дефенса для того, чтобы расширить территорию парка. Во время сноса было большое количество мусора плоть до улицы Бразил. До 1950 года были снесены конюшня и новое двухэтажное здание школы.

На территории парка в 1900 году между улицами Бразил и Балкарсе был построен около ресторан в форме мельницы. Но в парке были и другие здания: вокзал для детей, открытый театр, построенный в 1908 году, арена для боя быков, озеро с гондолами на улице Бразил, киоск и молочно-товарной ферма, беседка и розарий на проспекте Авенида Мартин Гарсия, каток, огромный бокс-трибуна для вечеринок, цирк, школа верховой езды и несколько памятников.

В 1914 году озеро было заменено амфитеатром сначала для которого использовался деревянный фундамент, затем замененный на цементный, закрытый булыжником. Стоит отметить, что перед амфитеатром, между 1898 и 1901 годами был построен храм Русской Православной Церкви, по проекту архитектора Алехандро Кристоферсена.

В 1931 году забор вокруг парка Хосе Лесама был разрушен по приказу интенданта Хосе Гуэррико и поэтому парк был открыт для публики на постоянной основе. Тем не менее, к концу 1990 года появились новые предложения, чтобы отгородить парк, по причине распространившихся в Буэнос-Айресе в те годы вандалов. Из-за которых пострадали и местные жители в общественных местах.

Реставрации

В парке было две реставрации в 1999 и 2003 годах, сделанных по поручению правительства города, мэра Анибаля Ибарра. Благодаря этому произошло восстановление трех химических ванн, два теннисных корта, поставлены новые корзины и скамейки, стало больше света благодаря новым колониальным фонарям в амфитеатре, на 20 тысячах квадратных метров вновь посажена трава.

Работы в 2015 году

В начале июня 2013 года был утвержден проект объявить Парк Лесама Национальным историческим памятником, что стало распоряжением Национальной комиссии по делам музеев и охране памятников и исторических мест всего движимого имущества в комитете культуре Конгресса Аргентины. Законодательное предложение было предложено депутатом от города Буэнос-Айрес, Марией-дель-Кармен Бьянки, от партии Фронт за победу, которая сказала: "В последние годы мы стали свидетелями того, к сожалению, происходит жестокое вмешательство публичного пространства в природу в нашем городе», однако против этого закона была конгрессмен Патрисия Буллрих, которая предложила поднять проект повестки дня для восстановления парка.

В 2015 году были обновлены все внутренние полы и периметр тротуаров. Асфальтированная дорога была немного отремонтирована и заменены цветные плитки, оригинальные кирпичные полы. скамейки, мусорные баки и были также добавлены питьевые фонтанчики, и была построена новая детская площадка.

Описание

Парк Лезама имеет своеобразный рельеф. Он находится на небольшом плато, и характеризуется фактом горизонтальности земли; Тем не менее, одной из немногих форм рельефа является каньон, который является старым берегом реки Рио-де-ла-Плата, который затем был отодвинут дамбами и новым районом Пуэрто-Мадеро. Этот каньон проходит параллельно проспектам Авенида Пасео Колон, Авенида Леандро Н. Алем и Авенида дель Либертадор, и имеет три точки, где он достигает критический наклон: Парк Лесама, Пласа Франция и квартал Барранкас дель Бельграно. Таким образом, расположенный в этом исключительном каньоне, парк имеет деревенские тропы, точки обзора, лестницы. На углу улиц Дефенса и Бразил находится внушительный памятник Педро де Мендоса, так как предполагается, что это приблизительное место, где был установлен первый камень в строительство Буэнос-Айреса. Он был открыт 23 июня 1937 года и является работой скульптора Хуана Карлоса Олива Наварро, который изобразил Педро де Мендоса в бронзе, стоящим перед большой мраморной плитой, на которой была вырезана фигура индейца. В противоположных углах находятся традиционные бары и магазины (в том числе бары Británico и El Hipopótamo). На улице Бразил, как раз напротив угла с улицей Balcarce, находится амфитеатр с каменными ступенями, где проводятся шоу на открытом воздухе. Прямоугольная поверхность действует как будто-бы здесь был фонтан, который был заполнен, а в центре статуя "Diana Fugitiva o Siringa", созданная под греко-римским влиянием. Спускаясь вниз по склону к Авенида Пасео Колон, вы доберетесь до смотровой площадки с двумя деревенскими лестницами окружающими большой фонтан с бронзовой статуей Нептуна и Наяды, купленной у французского дома Du Val D'Osne.

У нависающего каньона рядом с Национальным историческим музеем, есть терраса со скамейками и железными прутьями, которые принадлежали к старому имению Кинта Лесамы и где находится уже несколько лет статуя Матери Терезы. Рядом с террасой находится служба содержания парков и садов, где работают сотрудники технического обслуживания работы парка. Дойдя до угла улиц Дефенса и Авенида Мартин Гарсия, рядом с детской игровой площадкой, работает карусель, построенная в 1960 году, одна из 53 существующих каруселей в городе Буэнос-Айрес. На углу Авенида Мартина Гарсия вблизи ее пересечения с улицей Ирала, расположен памятник, подарок от Республики Уругвай городу Буэнос-Айрес по случаю празднования четырёхсотлетия со дня основания его Педро де Мендосой. Памятник выполнен уругвайскими скульпторами Антонио Pena и Хулио Виламаджо.

Внутри, парк сохраняет часть того, что когда-то было частным садом Лесама, где он остается в его первоначальном виде с рядами декоративных мраморных ваз, находящимися сейчас в плачевном состоянии. Наконец, в середине парка расположен небольшой храм греко-римского влияния. В настоящее время статуя "Diana Fugitiva o Siringa", которая была в середине храма, перенесена в амфитеатр на улице Бразил, плитка сегодня завершена и используется в качестве сцены амфитеатра.

Отрывок, характеризующий Лесама (парк)

– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.