Майлз, Сильвия
| Сильвия Майлз | |
| Sylvia Miles | |
| Дата рождения: |
9 сентября 1932 (91 год) |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1960 — наст. время |
Сильвия Майлз (англ. Sylvia Miles, урождённая Сильвия Рубен Ли (англ. Sylvia Reuben Lee), род. 9 сентября 1932) — американская актриса.
Биография
Сильвия Рубен Ли родилась в Нью-Йорке в семье производителя мебели.[1] Её актёрский дебют состоялся в 1960 году на телевидении в «Шоу Дика Ван Дайка».[2] В дальнейшем она исполнила множество небольших ролей в различных телесериалах, прежде чем в 1969 году привлекла к себе внимание критиков и публики после роли Касс, домовладелицы Джо Бака, в драме «Полуночный ковбой». Эта роль принесла актрисе популярность и номинацию на «Оскар» за лучшую женскую роль второго плана. Следующей успешной ролью Сильвии Майлз стала Джесси Флориан в нео-нуаре «Прощай, моя красавица», за которую она получила вторую номинацию на премию Американской киноакадемии.
В 1980-х актриса запомнилась появлениями в фильмах «Зло под солнцем», где сыграла бродвейского продюсера Майру Гарднер, «Критическое состояние» по роли Мэгги Лессер, и «Уолл-стрит», где у неё была роль агента по недвижимости.
В 2000-х Майлз появилась в телесериалах «Жизнь на Марсе» и «Секс в большом городе», а также фильмах «Горшочек удачи» (2002), «Сказки стриптиз-клуба» (2007) и «Уолл-стрит: Деньги не спят» (2010), где вновь исполнила роль риелтора.
За годы своей карьеры Майлз стала культовой фигурой в мире экстравагантности, во многом из-за своих связей с авангардистами Энди Уорхолом и Полом Морисси, а также за необычный внешний вид, который с годами становился все более выделяющимся. Свою склонность к эксцентричным формам поведения она продемонстрировала в одном из ресторанов Нью-Йорка, где публично запустила тарелку со спагетти с томатным соусом в критика Джона Саймона, за его резкое высказывание о её образе.
Напишите отзыв о статье "Майлз, Сильвия"
Примечания
Ссылки
- Сильвия Майлз (англ.) на сайте Internet Movie Database
Отрывок, характеризующий Майлз, Сильвия
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
