Максим (Попов)
| Иеромонах Максим | |
| Попов Мефодий Григорьевич | |
| Рождение |
17 июня 1876 |
|---|---|
| Смерть |
1934 |
| Почитается | |
| Канонизирован |
в 2000 на Архиерейском Соборе РПЦ |
| В лике | |
| День памяти |
Собор новомучеников и исповедников Российских. Первое воскресение, начиная с 25.01/07.02 |
Иеромонах Максим (в миру Мефодий Григорьевич Попов; 17 июня 1876—1934) — иеромонах Русской православной церкви.
Канонизирован в лике преподобномученика.
Содержание
Жизнеописание
Попов Мефодий Григорьевич[1] родился в 1876 году в селе Большой Сурмет Бугурусланского уезда Самарской губернии в зажиточной верующей в Бога крестьянской семье. Его отец был попечителем строящегося в селе храма во имя святых бессребреников Космы и Дамиана. В семье было пятеро детей, четверо из них впоследствии стали монахами.
В 1900 году Мефодий женился на крестьянке Елене Тимофеевне Поляковой, и у них родилось шестеро детей: первый ребенок родился в 1902 году, последний — в 1916-м. В 1922 году он овдовел (жена скончалась от тифа).
В 1926 году во Владимирском Каменском монастыре управляющим Уфимской епархией епископом Давлекановским Иоанном (Поярковым) был пострижен в монашество с именем Максим и рукоположён им же в сан иеромонаха.
С 1926 года служил в храме Сергиевского женского монастыря Белебеевского уезда Уфимской губернии (ныне Белебеевский район Башкирии).
Зимой 1927—1928 года монастырь был закрыт. В нем организовали колонию для беспризорных. Однако для службы в храме разрешили остаться отцу Максиму и 12 монахиням.
В 1929 году храм закрыли. С 1930 года отец Максим служил в Ильинском храме в с. Рябаш Приютовского (ныне Ермекеевского) района, РБ. В деревне он не имел своего жилья и жил у верующих прихожан.
Был арестован 17 сентября 1931 года в г. Белебее, куда о. Максим приходил помолиться на праздновании Табынской иконы Божией Матери. Повод для ареста — заявление корреспондента златоустовской газеты «Пролетарская мысль», проявившего «революционную бдительность»: увидев на рынке г. Белебея священника и монахиню корреспондент заподозрил о. Максима в проведении агитации среди крестьян и сообщил об этом в милицию.
После ареста о. Максим был приговорён к пяти годам ссылки. Год провел в тюрьме г. Белебей, затем 3 года в лагере д. Наволоки Холмогорского р-на Архангельской области. Умер в 1934 году в лагере от воспаления легких. Перед смертью за ним ухаживал житель села Наволоки Маслов, он же его и похоронил.
В 1989 году был реабилитирован Прокуратурой Башкирской АССР
Канонизация
В 2000 году иеромонах Максим был канонизирован Архиерейским Собором РПЦ.
Напишите отзыв о статье "Максим (Попов)"
Литература
- Мохов В., протоиерей., Зимина Н.. Мученический и исповеднический путь Церкви в Уфимской епархии.. Уфимские епархиальные ведомости. Уфа.. 1996 . № 2-3. с. 8..
Примечания
- ↑ [www.zakonbozhiy.ru/anons/?news_id=438 30 июня - день памяти святого преподобноисповедника Максима (Попова) Сегодня]. Проверено 7 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EQ1WU4FC Архивировано из первоисточника 14 февраля 2013].
Ссылки
- [www.pstbi.ru/bin/db.exe/ans/nm/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6XbuAc8fVe8kU86yifuuW66mZt8uYe8YUUy0ccuvUv8KWeCQd** Максим (Попов Мефодий Григорьевич)]
Отрывок, характеризующий Максим (Попов)
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
