Маникарника

Маникарника-гхат — ритуальная набережная в священном городе Индии Варанаси. Маникарника — один из самых известных гхатов Варанаси, на нём проводится кремации умерших — на берегу Ганги, священной реки индусов.

В качестве кремационного гхата Маникарника прямо упоминается в Нарада-пуране.

Кремация проводится только на кострах. Огонь, от которого их зажигают, по преданию, горит уже несколько тысяч лет. За год на Маникарнике кремируется около 32 тысяч тел. Процессом кремации заведует каста неприкасаемых Домы. Туристы могут наблюдать за процессом кремации на самом гхате или подплывать на лодке. Фотографирование крайне не приветствуется, хотя официального запрета нет. Для съемок рекомендуется предварительно заручиться поддержкой полиции. После заката солнца туристам не рекомендуется появляться на этом гхате.

Маникарника — пятая из пяти священных тиртх, в индийской культуре число пять — это центр, супер-фиксатор остальных четырёх. По легенде, Маникарника — место создания и разрушения этого мира. На гхате находится колодец сотворения мира, созданный Вишну ещё до того, как на земле появился Ганг, и место кремации, где вселенная, по легенде, сгорит в конце времен.

Маникарника является пятой, финальной точкой Панчатиртхи — одного из самых популярных маршрутов паломничества в Варанаси. Выполнившие омовение в пяти местах Панчатиртхи, по легенде, освобождаются от перерождения в теле, состоящем из пяти элементов (эфир, воздух, огонь, вода, земля).

Этимология

Существует несколько легенд о происхождении названия Маникарника:

• По одной из них, в этом месте упала сережка супруги Шивы Парвати, когда Шива нес её горящее тело в Гималаи.
• По другой, как-то раз Шива и Шакти прогуливались и увидели, как Вишну совершает суровые религиозные практики на этом месте. Удовлетворенный его самоотречением, Шива предложил выполнить любое желание Вишну. Вишну же попросил только всегда пребывать вместе с Шивой. Такая преданность Вишну в буквальном смысле потрясла Шиву: с его уха в колодец, созданный Вишну, упала драгоценная («мани») сережка («карника»).
• По ещё одной, Шива и Парвати купались в колодце Вишну, с Шивы упала драгоценность, с Парвати — серьга.

Отрывок, характеризующий Маникарника

Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.