Маньчжуро-корейская война (1636—1637)
| Маньчжуро-корейская война | |||
| Дата |
декабрь 1636 — февраль 1637 | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Подчинение Кореи империи Цин | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Маньчжуро-корейская война 1636—1637 — вооруженный конфликт между Кореей и маньчжурами, завершившийся признанием Кореей вассальной зависимости от империи Цин.
После окончания предыдущей маньчжуро-корейской войны отношения между странами нормализовались, но ненадолго. Корейская правящая верхушка видела в союзе с маньчжурами измену принципам традиционной политики, и до конца не верила в возможность поражения Минов[1]. Уже весной 1631 корейский двор недопоставил дань, что вызвало сильное недовольство у хана Абахая. Этот конфликт уладили, но летом маньчжуры потребовали у корейцев предоставить корабли для нового наступления на Китай, и получили отказ. В качестве наказания Абахай в 10 раз увеличил размеры дани. В дальнейшем отношения двух стран продолжали ухудшаться. Корейцы отказывались помогать маньчжурам в войне с Китаем, и снабжали припасами минские войска, а маньчжуры, в свою очередь, совершали набеги на приграничные территории[2][3].
После окончательного разгрома Чахарского Лигдэн-хана и подчинения Южной Монголии в 1635, Абахай начал подготовку к новому наступлению на Китай. Для этого следовало обеспечить тыл, решив корейскую проблему. В марте 1636 Абахай принял титул «Сына неба» (хуанди), ставивший его вровень с китайским императором. В Корею был направлен посол, но ван Инджо отказался его принять, так как это означало бы признать себя вассалом новоявленного императора. Отношения стремительно обострялись, и в последние дни декабря маньчжурский правитель начал войну. На этот раз он сам встал во главе 130-тыс. армии. Корейские войска и население оказывали упорное сопротивление, но остановить продвижение такого войска не могли. Уже 5 января маньчжуры подошли к Ыйчжу. 9 января отряды бэйлэ Юэто подошли к Пхеньяну, командующий гарнизоном которого бежал из города. Жители вступили в переговоры с противником, и это позволило вану ускользнуть из столицы. Маньчжуры бросились за ним в погоню, 11 января подступили к горной крепости Намхансан, к югу от Сеула, где укрылся корейский правитель, и осадили её. Другие части развернули наступление на разных направлениях, взяв и разграбив Пхеньян, Анчжу, острова Кадо, Чхольсан и др.[4][5].
К концу января сопротивление корейских войск в районе Намхансана было сломлено, 23-тыс. армия была разгромлена маньчжурами. Войска Абахая переправились на остров Канхвадо, где захватили семьи вана и его сановников. Узнав об этом, Инджо 11 февраля 1637 капитулировал, прибыл в маньчжурский лагерь и на коленях выслушал волю победителя[6][7].
На этот раз условия мира были более жесткими. Корея прекращала сношения с Минской империей, отказывалась от минского летоисчисления и принимала цинское, двое сыновей вана и сыновья его сановников отправлялись ко двору Абахая в качестве заложников. Размеры дани были увеличены, Корея обязалась помогать Цинам в войне с Китаем. Сразу же после подписания мира к острову Кадо были направлены 50 корейских кораблей и войска. Корейцам запретили строить новые городские стены и ремонтировать старые, а торговать, кроме маньчжуров, им разрешалось только с Японией[8].
На стороне Кореи в этой войне впервые сражались европейцы, три голландских моряка, потерпевших кораблекрушение и принятых на службу в качестве артиллерийских специалистов. Двое из них погибли[9].
Напишите отзыв о статье "Маньчжуро-корейская война (1636—1637)"
Примечания
Литература
- Ванин Ю. В. Корейское государство Чосон в XVI—XVII вв. // История Востока. Т. 3. Восток на рубеже средневековья и Нового времени. — М.: Восточная литература, 2000 — ISBN 5-02-017913-2
- Дацышен В. Г., Модоров Н. С. Расширение маньчжурского государства в первой трети XVII века. Маньчжуро-корейская война 1636—1637 гг. // Мир Евразии. № 2 (21) 2013.
- Тихонов В. М., Кан Мангиль. История Кореи: В 2 т. Т. 1: С древнейших времен до 1904 г. (Orientalia et Classica: Труды Института восточных культур и античности: вып. 41.) — М.: Наталис, 2011. 533 с. — ISBN 978-5-8062-0343-5
См. также
Отрывок, характеризующий Маньчжуро-корейская война (1636—1637)
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
