Массовое убийство в Гюмри

Ма́ссовое уби́йство в Гюмри́ — убийство семи членов армянской семьи Аветисян (включая двухлетнего ребёнка и шестимесячного младенца), произошедшее 12 января 2015 года в городе Гюмри. В совершении убийства обвиняется военнослужащий 102-й российской военной базы Валерий Павлович Пермяков, самовольно покинувший расположение части и задержанный в тот же день при попытке пересечения армяно-турецкой границы.

Убийство

11 января 2015 года Валерий Пермяков, военнослужащий расположенной в Гюмри 102-й российской военной базы, заступил в ночной караул. Примерно в 4 часа утра 12 января Пермяков с автоматом АК-74 самовольно покинул расположение части. Дезертир направился к армяно-турецкой границе, намереваясь пересечь её и затеряться на территории Турции.

Спустя некоторое время после побега Пермяков решил проникнуть в одно из домовладений, расположенных на улице Мясникяна примерно в 30 минутах ходьбы от российской военной части. Войдя в общий двор через ворота, которые запираются лишь символически, Пермяков обнаружил несколько отдельно стоящих одноэтажных домов. Солдат, сломав раму стеклянной части входной двери, проник внутрь строения. Поскольку все ещё спали, соседи не заметили Пермякова. Однако, в какой-то момент проснулся один из членов семьи Аветисян. На звук выскочили 53-летний Сергей Аветисян и его 33-летний сын Армен. Валерий Пермяков открыл по ним огонь из автомата. Из автомата он убил и находящихся в своих постелях супругу и мать ранее убитых, 51-летнюю Асмик Аветисян, а также 35-летнюю дочь Аиду, 24-летнюю невестку Араксию и двухлетнюю внучку Асмик. После того как был произведён 21 выстрел, у Пермякова заклинил автомат, он семь раз ударил штык-ножом в грудь плачущего шестимесячного Сергея Аветисяна. Младенец скончался спустя семь дней, несмотря на усилия армянских врачей.

После совершённой им бойни Валерий Пермяков, переодевшись в вещи убитых и бросив автомат, покинул место преступления. В 12 часов 30 минут тела семьи Аветисян были обнаружены соседями (они же дальние родственники).

Инциденты с военнослужащими РФ происходили в Гюмри и ранее. В 1999 году двое солдат в нетрезвом состоянии, вооружённых АК-74, устроили пальбу в городе. В результате два человека погибли и четырнадцать были ранены. Солдаты были арестованы полицией Армении и предстали перед судом, получив 14 и 15 лет.

Задержание

В ночь на 13 января Валерий Пермяков был задержан военнослужащими Пограничного управления ФСБ России в Армении при попытке пересечения армяно-турецкой границы близ села Баяндур, которое расположено на левом берегу пограничной реки Ахурян в 16 километрах от Гюмри. В ходе осмотра у беглеца было обнаружено 13 долларов, три мобильника и фонарик. Вскоре задержанный российскими пограничниками Пермяков был передан командиру 102-й военной базы РФ в Армении. В связи с этим генеральный прокурор Армении Геворк Костанян заявил, что пограничники РФ нарушили ст.4 «Соглашения между Российской Федерацией и Республикой Армения по вопросам юрисдикции и взаимной правовой помощи по делам, связанным с нахождением российской военной базы на территории Республики Армения», так как не имели права передавать преступника в расположение 102-й военной базы. В связи с этим нарушением, Костанян также заявил о необходимости возбуждения уголовного преследования в отношении тех пограничников, которые помогли Пермякову избежать армянских правоохранителей.

Расследование

По факту преступления правоохранительными органами Армении было возбуждено уголовное дело по ч. 2 статьи 104 уголовного кодекса Армении («убийство двух и более лиц»). Так же правоохранительными органами РФ было возбуждено уголовное дело по ч. 2 статьи 105 Уголовного Кодекса РФ («убийство двух и более лиц»). Согласно советнику руководителя Следственного комитета Армении Соне Трузян, Пермяков самовольно покинул расположение военной базы и в доме убитых Аветисянов следователи обнаружили военные ботинки, обозначенные с внутренней стороны его именем и фамилией. Баллистическая экспертиза показала, что убийство было совершено из автомата АК-74 1981 года выпуска, числящегося за Валерием Пермяковым.

Пермяков признался в убийстве шести человек в Гюмри. Пермяков рассказал, что покинул свой пост, отправился гулять по городу, пошёл по известному адресу, чтобы якобы выпить воды, постучался, ему не открыли. Попытался проникнуть в дом, потом кто-то в доме отозвался, и Пермяков стал стрелять. Кадры оперативной видеосъёмки места происшествия, обнародованные полицией, свидетельствуют о том, что все тела погибших, в том числе двухлетней девочки, были обнаружены в постелях.

Назначенный адвокат Тамара Айлоян, присутствовавшая при допросе Пермякова и отказавшаяся его защищать, отметила: «он [Пермяков] совершенно не оставлял впечатление психически больного. Отвечал на вопросы лаконично, но в ходе допроса иногда засыпал, видимо, из-за усталости». Будет ли назначена и где будет проводиться судебно-психиатрическая экспертиза, пока неизвестно.

Обвиняемый

Обвиняемый — военнослужащий 102-й российской военной базы Валерий Павлович Пермяков. Его родители — Павел Геннадьевич и Мария Кузьминична — христиане веры евангельской (одна из ветвей пятидесятников). Отец занимается ремонтом холодильников и является пастором Церкви христиан веры евангельской в Забайкалье. У Валерия есть старшие брат и четыре сестры (из них трое от первого брака отца), брат был осуждён за убийство или попытку убийства своей жены.

Валерий закончил 9 классов средней школы № 6 города Балей Забайкальского края. 20 мая 2014 года был призван на службу из Балея. 3 декабря из третьей роты учебной части в/ч 21250-в в Чите был перевёден в Гюмри, служил в танковом батальоне. По словам сослуживцев, он производил впечатление нормального человека и проблем со службой не имел. Однако, 5 февраля 2015 года издание Газета.Ru со ссылкой на собственные источники опубликовало статью о том что Валерий Пермяков страдает психическим заболеванием — олигофренией, и поэтому не только не имел права заступать в караул с оружием, но и вообще не должен был призываться на военную службу. 9 апреля агентство новостей Интерфакс сообщило о стационарно проведенной на территории базы в Гюмри психиатрической экспертизе, которая признала Пермякова вменяемым, несмотря на выявленные определенные отклонения и расстройства.

Суд

На основании двустороннего соглашения о статусе военной базы, расположенной на севере Армении было принято решение, что суд над Валерием Пермяковым будет проходить в Армении в гарнизонном военном суде на территории российской военной базы .

Армянская и российская стороны согласовывали совместное обвинительное заключение на основе российского законодательства.

Суд одновременно рассматривал обвинения, предъявленные российскими военными следователями по эпизодам, связанным с дезертирством с оружием.

12 августа 2015 года 5-й гарнизонный военный суд приговорил Пермякова к 10 годам лишения свободы за дезертирство, хищение и незаконное ношение оружия.

23 августа 2016 г. суд общей юрисдикции Ширакской области Армении, проходившей на территории военной базы признал Пермякова виновным по всем пунктам обвинения и приговорил к пожизненному заключению за убийство, разбойное нападение и незаконное пересечение границы. Российский суд не предъявлял Пермякову обвинений в убийствах.

Реакция

Внешние видеофайлы
	[www.youtube.com/watch?v=0H24Eh7YUVk Видео]

Посольство РФ выразило соболезнования по случаю инцидента. По сообщению Генерального штаба Вооружённых сил РФ, с весны 2016 года личный состав 102-й российской военной базы в Армении будет комплектоваться исключительно военнослужащими по контракту.

13 января группа граждан Армении провела митинг у посольства РФ в Ереване. По информации, полученной от сайта ekhokavkaza.com, протестующие потребовали выведения российской военной базы с территории страны и отзыва посла России в Армении. Протестное шествие прошло также в Гюмри.

14 января тысячи демонстрантов прорвались к российской базе в Гюмри и потребовали выдачи российского солдата армянским правоохранительным органам. Прошёл также многолюдный протест у резиденции президента Армении Сержа Саргсяна в Ереване.

15 января в Ереване перед посольством РФ во время митинга имели место столкновения, протестующие вступили драку с полицией, которая помешала им сжечь российский флаг перед посольством России в Ереване.

В тот же день вечером в Гюмри проходили массовые протесты. По словам директора медицинского центра Гюмри Армена Исаакяна, после акции протеста в Гюмри и возникшей там потасовки в больницы 15 и 16 января обратились 28 человек (в том числе 18 полицейских). Большинство из них выписались после первой медицинской помощи. 19 января губернатор Ширака сообщил, что общее число пострадавших достигло 33.

В ходе прошедшей вечером 15 января в Гюмри акции протеста подвергнуты приводу 21 человек. В Ереване в ходе аналогичной акции подвергнуты приводу 38 человек. Все были отпущены. В отношении около 20 человек были составлены протоколы об административном правонарушении.

19 января, в день смерти последнего члена семьи Аветисян, из Еревана в Гюмри были отправлены силы спецназа полиции. В Гюмри находятся начальник полиции Армении Владимир Гаспарян и его заместители, которые в здании областной полиции провели совещание.

Акции памяти погибших членов семьи Аветисян состоялись у посольства Армении в Москве.

Власти Армении к жителям так и не обратились, не был объявлен траур. 22 января в Гюмри начался сбор подписей за выдачу Пермякова армянскому правосудию.

Отрывок, характеризующий Массовое убийство в Гюмри

– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.