Массовое убийство в Орадур-сюр-Глан

Массовое убийство в Орадур-сюр-Глан — 10 июня 1944 рота «Ваффен-СС» разрушила деревню Орадур-сюр-Глан в департаменте Верхняя Вьенна в оккупированной нацистами части Франции и истребила 642 жителя деревни, в том числе женщин и детей. После войны рядом с разрушенной была построена новая деревня. Президент Франции генерал де Голль распорядился сохранить руины как памятник-музей.

Акция

В феврале 1944 года 2-я танковая дивизия СС «Дас Рейх» стояла в городе Валенс д’Аден к северу от Тулузы ожидая прибытия свежих подкреплений и новой экипировки. В ходе высадки союзников в Нормандии дивизия получила приказ идти на север, чтобы помочь остановить наступление противника. В состав дивизии входил 4-й мотострелковый полк СС (панцергренадеры) под командованием штандартенфюрера СС Сильвестра Штадлера (полковой командир) и штурмбаннфюреров СС Адольфа Дикмана (возглавлял первый батальон) и Отто Вейдингера (назначенного преемником Штадлера, который в это время был в полку для ознакомлени). 14 июня командование перешло к Вейдингеру.

Рано утром 10 июня 1944 года Дикман заявил Вейдингеру, что к нему приходили два милиционера (военизированное подразделение режима Виши). Они заявили, что сопротивленцы держат в плену офицера «Ваффен-СС» в близлежащей деревне Орадур-сюр-Вайрс. По сообщениям это был штурмбаннфюрер СС Гельмут Кемпфе, командир 2-го танкового батальона разведки (также входившего в дивизию «Дас Рейх»). Его могли пленить маки Лимузена за день до этого. Штадлер приказал Дикману заставить мэра выбрать тридцать человек в заложники, чтобы обменять их на Кемпфе.

10 июня батальон Дикмана окружил плотным кольцом Орадур-сюр-Глан, всем жителям и тем, кто случайно оказался в городе и его окрестностях собраться на деревенской площади для проверки удостоверений личности. Эсесовцы также арестовали шестерых, не проживавших в деревне а всего лишь проезжавших на велосипедах мимо деревни, когда туда прибыл отряд СС.

Женщины и дети были закрыты в церкви, деревня была разграблена. Мужчины были разведены по амбарам и сараям, пулемёты были заблаговременно установлены на местах.

Согласно рассказам выживших эсесовцы открыли огонь, стреляя по ногам несчастных. Когда жертвы уже не могли двигаться, нацисты облили их горючим и подожгли амбары. Только шестерым удалось убежать. Одного из убежавших впоследствии заметили идущим по дороге и пристрелили. Всего погибло 190 мужчин-французов.

Затем эсесовцы прошли в церковь и установили там зажигательное устройство. Кода оно сработало, женщины и дети пытались спастись через окна и двери, но натыкались на пулемётный огонь. Всего погибли 247 женщин и 205 детей. Посчастливилось выжить только 47-летней Маргерит Руфанш. Ей удалось выскочить из заднего окна ризницы, за ней последовали молодая женщина и ребёнок. Всех троих подстрелили, двоих — убили наповал. Руфанш доползла до зарослей гороха и скрывалась в них всю ночь. На следующее утро её нашли и спасли. Около двадцати жителей убежали из деревни, при приближении отряда СС. Этой ночью деревня была частично разрушена.

Через несколько дней, выжившим разрешили похоронить 642 убитых жителя деревни, перебитых всего за несколько часов. Адольф Дикман заявил, что эта резня стала ответом за действия партизан в близлежащем Тюле и похищении Гельмута Кемпфе.

Доклад Мёрфи

Реймонд Мёрфи, 20-летний пилот бомбардировщика В-17, сбитого над Авором в конце апреля 1944 года стал свидетелем последствий резни. Его укрыли французские сопротивленцы. 6 августа он отплыл в Англию и в ходе допроса 7 августа набросал несколько вариантов доклада. Конечная версия от 15 августа содержала заявление, написанное вручную:

Три недели назад в ходе 4-часовой велосипедной поездки я наблюдал ферму Гербо [лидера сопротивленцев Камиля Гербо], где были убиты немцами 500 мужчин, женщин и детей. Я видел распятого ребёнка.

Доклад Мёрфи стал достоянием гласности в 2011 году по запросу его внука, юриста отдела национальной безопасности министерства юстиции США согласно закону о свободе информации (Freedom of Information Act). По выводу американского журналиста Шейна Харриса заявление Мёрфи правдиво а город, не названный в докладе Мёрфи скорее всего Орадур-сюр-Глан.

Последующие разбирательства

Действия Дикмана вызвали протесты со стороны генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля и генерала Глениге немецкого командира в Лиможе и в администрации Виши. Даже штандартенфюрер СС Штадлер считал, что Дикман далеко вышел за пределы отданных ему приказов и и приступил к юридическому расследованию. Однако 29-летний Дикман погиб в бою вскоре после высадки в Нормандии, как и большая часть его третьей роты. Расследование вскоре было приостановлено.

12 января 1953 года военный суд в Бордо заслушал обвинения против 65 (из двухсот) выживших эсесовцев, участвовавших в акции. Только 21 из них предстали перед судом, поскольку большинство проживали в ГДР, отказавшей в выдаче. Семеро обвиняемых были гражданами Германии, но 14 были эльзасцами (Эльзас был аннексирован Германией в 1940 году). Все эльзасцы кроме одного заявили, что их насильно призвали в «Ваффен-СС». Такие призывники из Эльзаса и Лотарингии называли себя malgré-nous, в переводе это означает «Против нашей воли».

11 февраля суд признал вину 20 подсудимых. Продолжающиеся беспорядки в Эльзасе (участники их требовали также автономии) вынудили парламент Франции 19 февраля принять закон об амнистии. Осужденные эсесовцы из Эльзаса были вскоре освобождены. Однако это вызвало резкие протесты в районе Лимузена.

В 1958 были также освобождены все германские подсудимые. Генерал Гейнц Ламмердинг из дивизии «Дас Рейх» отдавший приказ о возмездии Сопротивлению умер в 1971, он был успешным предпринимателем. Ко времени суда он проживал в Дюссельдорфе в британской оккупационной зоне Западной Германии, французское правительство так и не добилось его выдачи.

Последний суд над членами «Ваффен-СС» участвовавшими в акции имел место в 1983. Берлинский городской суд (First Senate of the City Court of Berlin) приговорил бывшего оберштурмфюрера СС Гейнца Барта к пожизненному заключению. Барт участвовал в акции в качестве командира взвода полка «Дер Фюрер», командовал 45 штурмовиками. Ему были предъявлены несколько обвинений в том, что он отдал приказ о расстреле 20 мужчин в гараже. Барт был выслежен в ГДР. Он был освобождён в 1997 после объединения Германии и скончался в августе 2007.

8 января 2014 года 88-летний Вернер Кристикат, бывший сотрудник 3-й роты 1-го батальона полка СС «Дер Фюрер» был обвинён государственным судом в Кёльне за 25 убийств и сотням соучастиям убийств в связи с резнёй в Орадур-сюр-Глане. Подозреваемый был идентифицирован только 31 марта 2014 года. Если бы он предстал перед судом, то это мог быть суд по делам несовершеннолетних, так как подозреваемому ко времени преступления было только 19 лет. Согласно его адвокату Райнеру Рохлену подозреваемый подтвердил, что был в деревне, но отрицал участие в каких-либо убийствах. 9 декабря 2014 года суд приостановил дело ввиду недостатка показаний свидетелей или достоверных документальных доказательств, которые могли бы опровергнуть заявления подозреваемого о его неучастии в убийствах.

Памятник

После войны президент Франции генерал де Голль решил, что деревню никогда не следует восстанавливать, она должна остаться памятником жестокости нацистской оккупации.

Новая деревня Орадур-сюр-Глан (население 2375 человек к 2012 году) к северо-западу от места резни была построена после войны. Руины первоначальной деревни остаются памятником погибшим и представляют похожие памятники и события.

В 1999 году президент Франции Жак Ширак открыл мемориальный музей «Центр памяти Орадура» близ въезда в Деревню мучеников. В музее находятся вещи, найденные в сгоревших домах, часы, остановившиеся на времени, когда их хозяева были сожжены заживо, очки, оплавившиеся от жара огня и различные личные вещи.

6 июня 2004 года на церемонии памяти высадки в Нормандии в г. Кан германский канцлер Герхард Шрёдер поклялся, что Германия не забудет жестокости нацистов и особо упомянул Орадур-сюр-Глан.

4 сентября 2013 года германский президент Йоахим Гаук и президент Франции Франсуа Олланд посетили мёртвую деревню Орадур-сюр-Глан, после чего последовала общая пресс-конференция двух лидеров. В первый раз президент Германии посетил место одного из величайших массовых убийств Второй мировой войны во Франции.

Литература

• Farmer, Sarah. Martyred Village: Commemorating the 1944 Massacre at Oradour-sur-Glane. University of California Press, 2000.
• Fouché, Jean-Jacques. Massacre At Oradour: France, 1944; Coming To Grips With Terror, Northern Illinois University Press, 2004.
• [www.insee.fr/en/home/home_page.asp INSEE]
• Penaud, Guy. La «Das Reich» 2e SS Panzer Division (Parcours de la division en France, 560 pp), Éditions de La Lauze/Périgueux. ISBN 2-912032-76-8
• Hastings, Max (1982) Das Reich: March of the Second SS Panzer Division Through France Henry Holt & Co. ISBN 0-03-057059-X
• Hastings, Max (1991) Das Reich: Resistance and the March of the Second SS Panzer Division Through France, June 1944 Michael Joseph Ltd. ISBN 0-7181-2074-4

Ссылки

• [www.oradour.info/ Study of 1944 reprisals at Oradour-sur-Glane (with picture gallery containing lists of casualties)]
• [www.oradour.org/ Oradour-sur-Glane Memorial Center]
• [heezee.blog4ever.s3.amazonaws.com/blogfichiers/63466/artfichier/63466090108081257.pdf Full list of casualties]

Отрывок, характеризующий Массовое убийство в Орадур-сюр-Глан

– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.