Матрёна

Матрёна (Матрона) — женское русское имя латинского происхождения, в переводе означающее «почтенная дама», «госпожа», «мать семьи», «матушка».

Происхождение имени

Имя происходит из латинского языка.

Именины 9 апреля (27 марта) — Св. Матрона Солунская.

22 (9) ноября — Преподобная Матрона Цареградская за ревность к вере Христовой претерпела много огорчений от своего мужа; тайно ушла от него, приняла монашество, в 75 лет подвизалась монахинею; основала монастырь в Константинополе; молитвами совершала чудеса; скончалась в 492 г.

Уменьшительные формы: Мотя, Мотря, Матрёха, Матрёша, Маря, Матя, Матюля, Муся,Рена

Известные носители

Святая мученица Матрона Солунская

Святая мученица Матрона Солунская пострадала в III или IV в. Она была рабыней иудейки Павтилы, жены одного из солунских военачальников. Павтила принуждала свою рабыню к отступничеству и обращению в иудейство, но Матрона ещё твёрже веровала во Христа. Однажды на вопрос Павтилы, почему она ходит не в синагогу, а в христианскую церковь, Матрона ответила: «Потому что в христианской церкви присутствует Бог, а От синагоги иудейской он отступил». Павтила в ярости избила рабыню, а затем, связав, заперла в темной каморке. Утром она обнаружила, что Матрона неведомой силой освобождена от уз. В гневе Павтила избила мученицу почти до смерти, потом ещё крепче связала её и заключила в той же каморке, запечатав двери, чтобы страдалице никто не мог помочь. Четыре дня мученица пребывала без воды и пищи, а когда Павтила открыла дверь, то вновь увидала Матрону освобожденной от уз и стоящей на молитве. В страшной ярости Павтила избила мученицу толстыми палками, после чего святая и предала свой дух Богу, тело её по распоряжению истязательницы сброшено с городской стены. Христиане подняли его и с честью предали погребению. Павтила же вскоре на том месте, где было сброшено с высокой стены тело Матроны, оступилась, упала и разбилась, получив заслуженное возмездие.

Матрёна Ивановна Балк

Матрёна Ивановна Балк — старшая сестра Анны Ивановны Монс, фаворитки Петра Великого, и Виллима Монса, который пользовался особой благосклонностью Екатерины I. Матрёна тоже пользовалась расположением царицы и всячески поддерживала брата, интриговала, так что в 1716 году Монс был камер-юнкером. В его руках сосредоточивались все дела по управлению вотчинной канцелярией государыни. В мае 1724 года, при коронации императрицы, Монс возведен в камергеры, но в ноябре того же года внезапно арестован и предан суду «за плутовство и противозаконные поступки». Обвиненный во взяточничестве, Виллим казнен 16 ноября 1724 года. Толковали, что настоящей причиной его казни были его близкие отношения с Екатериной, существовавшие будто бы уже давно, но только тогда открывшиеся Петру. Насколько во всем этом была замешана Матрёна, трудно сказать, однако она не испытала никаких гонений со стороны царя.

Литература

• Балк, Матрена Ивановна // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• [ru.wikisource.org/wiki/%D0%96%D0%B8%D1%82%D0%B8%D1%8F_%D1%81%D0%B2%D1%8F%D1%82%D1%8B%D1%85_(%D0%94%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B9_%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9)/%D0%9C%D0%B0%D1%80%D1%82/27#.D0.9F.D0.B0.D0.BC.D1.8F.D1.82.D1.8C_.D1.81.D0.B2.D1.8F.D1.82.D0.BE.D0.B9_.D0.BC.D1.83.D1.87.D0.B5.D0.BD.D0.B8.D1.86.D1.8B_.D0.9C.D0.B0.D1.82.D1.80.D0.BE.D0.BD.D1.8B_.D0.A1.D0.BE.D0.BB.D1.83.D0.BD.D1.81.D0.BA.D0.BE.D0.B9 Память святой мученицы Матроны Солунской]

Отрывок, характеризующий Матрёна

– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».