Балк, Матрёна Ивановна

Матрёна Ивановна Балк, урождённая Модеста Монс — близкая подруга и статс-дама императрицы Екатерины Алексеевны, старшая сестра Виллима и Анны Монс, жена Фридриха Балка. От этого брака происходит вельможный род Балк-Полевых. Мать скандально известной Натальи Лопухиной.

Ранние годы

Отцом Модесты, Анны и Виллима был Иоганн Монс из Миндена на Везере: по одним известиям — виноторговец, по иным — золотых дел мастер. Проживая вместе с родными в московской Немецкой слободе, Модеста рано сделалась известною царю Петру и если не стала, как говорит К. Гельбиг, его возлюбленной, то была пособницей в известных отношениях его к её младшей сестре Анне.

Пётр часто бывал в семье Монсов, и он же, вероятно, устроил в 1699 году брак Матрёны Ивановны с любимым своим полковым командиром Фридрихом Балком. Покровительствуя связи Петра со своей сестрой, Матрёна Ивановна не отказывала в помощи последней и в её отношениях к некоему Кенигсену, за что и поплатилась трёхлетним тюремным заключением. Освобождённая в 1706 году, она должна была ехать в Эльбинг к мужу, назначенному комендантом этого города, и прожила там до 1714 года.

Скучное положение её в Прибалтике вознаграждено в 1711 году сближением с Екатериной Алексеевной, присланной Петром на время в Эльбинг. Балк быстро сумела расположить в свою пользу Екатерину, а через неё снискала внимание и милость Петра, который даже спешил к её родам: «Отпиши нам», — писал он Екатерине Алексеевне в 1712 году, — «к которому времени родит Матрена, чтоб мог поспеть». Благодаря заступничеству Екатерины, «Балкша», как её обыкновенно звали, добилась возвращения в Петербург.

Годы фавора

«Полтретья» года 1717—1718 Матрёна служила гофмейстериной при дворе Екатерины Иоанновны, герцогини Мекленбургской. В то время стал возвышаться её брат Виллим Монс, и Балк сделалась поверенной и пособницей его в сношениях с Екатериной. В 1718 году она была назначена статс-дамой Екатерины. С этого времени брат и сестра являлись могущественнейшими лицами при дворе.

Пользуясь влиянием Виллима на императрицу, они были не только главными поверенными Екатерины и заведующими её личным хозяйством, но и единственными посредниками между нею и всеми обращавшимися к ней. Как выяснилось впоследствии, просители обязательно вручали посредникам в виде подарков деньги, платье, лошадей, материи, возки, кофе и т. п. Более шести лет продолжалось всевластие Монсов.

Когда до императора Петра дошёл подозрительный слух о сношениях Виллима Монса с Екатериной, то он поручил наблюдение за ними Матрёне Балк, которая охотно взялась за эту роль, но, конечно, ничего Петру не сообщала. Наконец, в 1724 году Петр получил «сильненькое» письмо от неизвестного доносителя и на другой же день, 8 ноября, арестовал Виллима Монса. Узнав об этом, Матрёна Балк захворала. Больною она была заключена в крепость 13 ноября.

Опала

Сам Пётр подвергал Матрёну допросу, но большая часть её показаний осталась неизвестной; то же, что было записано с её слов, отличается необычайным лаконизмом. Назвав имена нескольких просителей и количество их приношений, Балк заключила своё «покаяние» следующими словами: «да ныне в Москве из многих господских домов присылывали мне овса, сена и протчаго всякого запаса домового, а сколько и когда, не упомню».

Прибегли к публикациям, вызывавшим «сказаться» всем, дававшим взятки брату и сестре, и улик явилось такое множество, что Пётр немедленно предал их «Вышнему суду». Решение последнего по отношению к Балк было таково: «понеже ты вступала в дела, которые делала чрез брата своего Вилима Монса при дворе Его Императорского Величества, дела непристойные ему, и за то брала великие взятки, и за оные твои вины указом Его Императорского Величества велено тебя бить кнутом и сослать на вечное житье в Тобольск». Попробовавшая вступиться за неё Екатерина Алексеевна могла только склонить Петра уменьшить число ударов с 11 до 5.

Вместе с Матрёной Ивановной пострадали и её сыновья (34-летний камергер Павел и 12-летний паж Пётр), которые были разжалованы и отосланы в армию, находившуюся в Персии.

Возвращение ко двору

Как только умер Пётр Великий, его преемница повелела «ради поминовения блаженные и вечно достойные памяти Его Императорского Величества и для своего многолетнего здравия» вернуть с дороги Балк и «быть ей в Москве», где она вскоре и скончалась. Её супруг при Анне Иоанновне исправлял должность московского губернатора, а дочь Наталья в начале правления Елизаветы Петровны повторила судьбу матери — была прилюдно выпорота и сослана в Сибирь (очевидно, за то, что распространяла слухи, будто отцом Елизаветы был её дядюшка Виллим).

Литература

Балк, Матрена Ивановна // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Балк, Матрёна Ивановна

«Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце.
«Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями.
4 го приезжает первый курьер из Петербурга. Приносят чемоданы в кабинет фельдмаршала, который любит всё делать сам. Меня зовут, чтобы помочь разобрать письма и взять те, которые назначены нам. Фельдмаршал, предоставляя нам это занятие, ждет конвертов, адресованных ему. Мы ищем – но их не оказывается. Фельдмаршал начинает волноваться, сам принимается за работу и находит письма от государя к графу Т., князю В. и другим. Он приходит в сильнейший гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их и читает письма Императора, адресованные другим… Затем пишет знаменитый суточный приказ генералу Бенигсену.
Фельдмаршал сердится на государя, и наказывает всех нас: неправда ли это логично!
Вот первое действие. При следующих интерес и забавность возрастают, само собой разумеется. После отъезда фельдмаршала оказывается, что мы в виду неприятеля, и необходимо дать сражение. Буксгевден, главнокомандующий по старшинству, но генерал Бенигсен совсем не того же мнения, тем более, что он с своим корпусом находится в виду неприятеля, и хочет воспользоваться случаем дать сражение самостоятельно. Он его и дает.
Это пултуская битва, которая считается великой победой, но которая совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, как вы знаете, очень дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрыше сражения. Тот, кто отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мы говорим, и судя по этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мы отступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал Бенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену, надеясь получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание главнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем очень оригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы он должен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но только в том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву старшинства должен бы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с такой энергией, что даже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем мост, с целью отдалить от себя нашего врага, который в настоящее время не Бонапарт, но Буксгевден. Генерал Буксгевден чуть чуть не был атакован и взят превосходными неприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров, спасавших нас от него. Буксгевден нас преследует – мы бежим. Только что он перейдет на нашу сторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш Буксгевден ловит нас и атакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до вызова на дуэль со стороны Буксгевдена и припадка падучей болезни со стороны Бенигсена. Но в самую критическую минуту курьер, который возил в Петербург известие о пултуской победе, возвращается и привозит нам назначение главнокомандующего, и первый враг – Буксгевден побежден. Мы теперь можем думать о втором враге – Бонапарте. Но оказывается, что в эту самую минуту возникает перед нами третий враг – православное , которое громкими возгласами требует хлеба, говядины, сухарей, сена, овса, – и мало ли чего еще! Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное начинает грабить, и грабёж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла вам дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно, больницы завалены больными, и везде голод. Два раза мародеры нападали даже на главную квартиру, и главнокомандующий принужден был взять баталион солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меня унесли мой пустой чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну половину войска расстрелять другую.]