Митин, Борис Сергеевич

Борис Сергеевич Митин
Место рождения:	с. Знаменка, Полетаевский район, Тамбовская область, РСФСР, СССР
Научная сфера:	порошковые и композиционные материалы
Место работы:	РГТУ им. К.Э. Циолковского (ректор, 1978—2000)
Учёная степень:	доктор технических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Московский институт стали (1961)
Награды и премии:

Ми́тин Бори́с Серге́евич (1938—2000) — доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники Российской Федерации, лауреат премии Совета Министров СССР и премии Правительства России, действительный член Международной инженерной академии, ряда российских и зарубежных академий, почетный доктор Кингстонского университета, основатель и первый Президент Российской ассоциации инженерного образования, Член Международного центра инженерного образования ЮНЕСКО.

В 1961 году окончил Московский институт стали (ныне Национальный исследовательский технологический университет «МИСиС»).

С 1994 года был президентом Международного Фонда Попечителей «МАТИ» им. К. Э. Циолковского.

С его именем связан этап преобразования Московского авиационно-технологического института (МАТИ) в крупный университетский центр.

Б. С. Митин проявил выдающиеся организаторские способности, что позволило МАТИ войти в число ведущих вузов России. Он установил и интенсивно укреплял связи университета с крупнейшими предприятиями аэрокосмической отрасли, открыл МАТИ для широкого международного сотрудничества, обеспечил сохранение и преумножение традиций вуза, инициировал и организовал строительство нового комплекса МАТИ в Кунцево.

При нём в 1984 году создается факультет «Технологии авиаконструкций из композиционных материалов». В 90-х годах в институте начинается обучение иностранных студентов, создается факультет «Экономика и менеджмент в промышленности», организована Российско-Британская аэрокосмическая школа совместно с Кингстонским университетом. В 1996 году вузу присваивается звание университета «МАТИ» — Российский государственный технологический университет имени К. Э. Циолковского.

Работал ректором с 1978 по 2000 гг., а также возглавлял кафедру «Порошковые и композиционные материалы и защитные покрытия».

Отрывок, характеризующий Митин, Борис Сергеевич

леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!