Молодые социалисты (диссиденты, СССР)

Молодые социалисты
Идеология:	Социализм, Неомарксизм
Лидеры:	А. В. Фадин, П. М. Кудюкин, Б. Ю. Кагарлицкий
Штаб-квартира:	Москва, СССР
Дата формирования:	1977
Дата роспуска:	1982
Количество членов:	до 300

«Молоды́е социали́сты» — неофициальное название подпольного социалистического кружка в Москве, действовавшего в 1977—1982 годы. Основными деятелями объединения были Андрей Фадин, Павел Кудюкин (сотрудники ИМЭМО) и Борис Кагарлицкий (студент ГИТИСа). Кружок являлся предтечей социал-демократических организаций, возникших в годы Перестройки.

История развития

Кружок оформился весной-летом 1977 года на основе группы друзей, существовавшей со времён учёбы на истфаке МГУ в 1971—1976 годах, прежде всего Павла Кудюкина и Андрея Фадина.

С осени 1977 года кружком издавался машинописный общественно-политический альманах «Варианты» (всего 4 выпуска, материалы выпуска по проблемам культуры были уничтожены при ожидании обысков в начале 1980 года, материалы 5 выпуска были изъяты при провале кружка), с лета 1979 года — популярно-пропагандистский журнал «Левый поворот» (с № 3/4 — «Социализм и будущее», всего 16 номеров).

К осени 1978 года определились идейный спектр и «центр» кружка. Последний состоял из Бориса Кагарлицкого, Павла Кудюкина, Михаила Ривкина, Андрея Фадина, Юрия Хавкина, Владимира Чернецкого. Вокруг них существовал «близкий круг» (участие в подготовке материалов для изданий кружка, техническая работа, финансовая поддержка, предоставление квартир для встреч или размножения материалов, активное участие в обмене сам- и тамиздатом, с некоторыми из участников «близкого круга» проводились занятия по конспирации). Численность этой части сообщества можно оценить в 40—50 человек, в том числе и вне Москвы (Минск, Казань, Владимир, Петрозаводск). Общая сфера влияния кружка доходила до 300 человек.

Идейные позиции располагались в спектре от «левого еврокоммунизма» Б.Кагарлицкого до правой социал-демократии Ю. Хавкина и В. Чернецкого. При плюрализме взглядов участников кружка их объединяло неприятие антидемократичности «коммунистического» режима в СССР, абсурдности и неэффективности советской социально-экономической системы, социальной несправедливости. Изменение политического и социально-экономического строя виделось как результат кризиса, который приведет к расколу властвующей элиты и появлению массового социального движения, которое принудит «либерально-реформистское» крыло элиты к реформам. Такая перспектива рассматривалась как достаточно отдаленная. В качестве первоочередной стратегической задачи выдвигалась поддержка разнообразных независимых общественных инициатив как ростков будущего гражданского общества, особо подчеркивалась необходимость развития свободных профсоюзов.

Связи с другими организациями

Кружок был прямо или косвенно связан с правозащитными кругами в Москве, с редакцией самиздатского журнала «Поиски», со Свободным межотраслевым объединением трудящихся (одна из первых попыток создать свободный профсоюз), с ленинградскими, прибалтийскими и закавказскими диссидентами, с группой «религиозных самиздатчиков», с представителями оппозиции в ГДР и с польской «Солидарностью».

При содействии кружка летом 1979 года были изготовлены 10 экземпляров машинописного журнала на белорусском языке «Новая Наша Нiва» № 1.

По косвенным данным, не позже осени 1979 года деятельность кружка попадает в поле зрения КГБ (отдельные участники были предметом его внимания много раньше).

С осени 1981 года началось обсуждение создания более формальной организационной структуры, которую предполагалось назвать «Московская демократическая социалистическая федерация» или «Федерация демократических сил социалистической ориентации».

Разгон «Молодых социалистов»

В 1982 году лидеры кружка были арестованы. Процесс над ним получил название «Дело „Молодых социалистов“». Название возникло после его провала в сочетании «дело молодых социалистов» (автор — итальянский журналист Дж. Кьеза). По словам П. Кудюкина, сначала было возбуждено дело против Б. Кагарлицкого и обыски формально шли по нему. Параллельно шли проверки деятельности ИМЭМО, которые подорвали здоровье его директора Н. Н. Иноземцева, скончавшегося в августе 1982 года.

Утром 6 апреля 1982 года у участников «центра» кружка и многих из «ближнего круга» прошли обыски, были арестованы Б. Кагарлицкий, И. Кондрашев, П. Кудюкин, А. Фадин, Ю. Хавкин, В.Чернецкий. 21 апреля в Петрозаводске был арестован А. Шилков, 8 июня в Москве — М. Ривкин (оба придерживались не вполне социалистических взглядов, но участвовали в деятельности кружка). По «делу молодых социалистов» (совокупность нескольких следственных и судебных дел) были допрошены более 200 свидетелей.

П. Кудюкин уже с конца апреля стал давать откровенные показания, а Б. Кагарлицкий и А. Фадин — с конца мая. На основе показаний П. Кудюкина и А. Фадина было возбуждено более 20 уголовных дел(другими источниками информация не подтверждается). М. Ривкин отмечал, что первыми по хронологии были в основном показания П. Кудюкина

После смерти Л.Брежнева и прихода к власти Ю.Андропова дело было «спущено на тормозах»: 28 апреля 1983 года были освобождены в связи с помилованием Б. Кагарлицкий, П. Кудюкин, А. Фадин, Ю. Хавкин, В. Чернецкий. Однако осенью 1982 года были осуждены А. Шилков и И. Кондрашев, в июле 1983 — М. Ривкин. На суде Б. Кагарлицкий, П. Кудюкин и А. Фадин давать показания отказались, но показаний на следствии не дезавуировали.

В годы Перестройки и постперестройки П. Кудюкин, А. Фадин, Ю. Хавкин, В. Чернецкий приняли активное участие в создании и деятельности Социал-демократической партии России; Б. Кагарлицкий был одним из лидеров Социалистической партии, затем Партии труда; А. Шилков участвовал в издании независимого журнала «Гласность», а затем работал в газете «Демократическая Россия»; М. Ривкин эмигрировал в Израиль, где в 1990-х был функционером леволиберальной партии «Шинуй» и стал раввином, принадлежащим к «консервативному» иудаизму. В 1993 г. эмигрировал в Израиль и А. Шилков.

Литература

• Алексеева Л. М. [www.memo.ru/history/diss/books/alexeewa/Chapter17.htm Социалисты] // [www.memo.ru/history/diss/books/ALEXEEWA/index.htm История инакомыслия в СССР: Новейший период]. — Вильнюс ; М.: Весть, 1992. — ISBN 5-89942-250-3.
• [www.igrunov.ru/vin/vchk-vin-dissid/dissidents/rivkin/1200923212.html Интервью Михаила Ривкина Алексею Пятковскому и Марине Перевозкиной от 1990 года]
• Морозов К. Н. [socialist.memo.ru/1991/kudukin_interview.html Беседа с Павлом Михайловичем Кудюкиным о с.-д. организации рубежа 70-х — 80-х годов. 27 января 2007 г.]
• Ответы редакции альманаха «Варианты» на вопросы французского журнала «L’Alternative»// «Форум» (Мюнхен), № 1, 1982 (То же // «Посев» (Франкфурт на Майне), № 7, 1982);
• Прибыловский В. «Левый поворот» (рецензия, 1982) // «Архив Самиздата», Радио «Свобода» N4694, вып. 26/82 [1983].
• Ривкин М. [www.igrunov.ru/vin/vchk-vin-dissid/dissidents/rivkin/1178396917.html Два года на Каме]
• Ривкин М., Шилков А. Дело молодых социалистов // Гласность. — 1989. — № 29.
• [www.igrunov.ru/vin/vchk-vin-dissid/smysl/lett_diss/1147340908.html Суд над Михаилом Ривкиным]
• Урушадзе Г. Избранные места из переписки с врагами. — СПб., 1995, с.238-242;
• [www.kolumbus.fi/edvard.hamalainen/docs/chilkov.htm «Хотите — стройте… Я же понял, что это бесполезно»] // Набат Северо-Запада. — 1992. — 12 декабря. — № 76(164). [Интервью Андрея Шилкова].
• Хроника России: ХХ век. — М., 2002. — с.887;
• [www.memo.ru/history/diss/chr/index.htm Хроника текущих событий], вып. 64 (30.06.1982) и 65 (31.12.1982)
• Шейнис В. Л. «Поездка в город Чехов. Потаенные архивы» // Взлет и падение парламента. Переломные годы в российской политике (1985—1993 гг.). Т. 1. — М., 2005. — С. 625—628.

Отрывок, характеризующий Молодые социалисты (диссиденты, СССР)

Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.