Мёртвые (повесть)

«Мёртвые» — повесть Джеймса Джойса, завершающая сборник «Дублинцы». Считается шедевром англоязычной новеллистики XX века. В «Мёртвых» писатель развил центральные темы западноевропейской прозы столетия: отсутствия понимания между людьми, одиночества, осознания своего места в окружающем мире. В 1987 г. Джон Хьюстон снял по мотивам повести одноимённый фильм, а в 1999 г. на Бродвее дебютировал мюзикл с Кристофером Уокеном в главной роли.

История создания

Предполагалось, что в сборник войдёт четырнадцать рассказов, однако проблемы с изданием «Дублинцев» отсрочили выход книги в свет и в окончательном варианте Джойс включил в него «Мёртвых», написанных в 1907 году. Как считал сам Джойс, в «Дублинцах» он «излишне сурово» обошёлся с Дублином, «уникальный островной колорит и гостеприимство» которого заслуживают особого внимания.

Повесть объединяет в себе мотивы всех рассказов сборника, однако в более тонкой и сложной трактовке. Её основная тема — невидимая, но прочная связь мёртвых и живых — отсылает к «Сёстрам», первому рассказу цикла.

Метафоре, завешающей «Мёртвых», литературоведы дают различное толкование. В Ирландии, засыпаемой снегом, видят и символ объединения живых и мёртвых, и Дублина с Западом страны, где, по мнению сторонников Ирландского Возрождения, жили истинные носители гэльской культуры, но также и образ паралича, охватившего всю страну.

Сюжет

На рождественский бал к престарелым сёстрам-музыкантшам и их племяннице, трём мисс Моркан, собираются друзья и родственники. Приходит и племянник Джулии и Кэт Моркан — журналист Габриел Конрой с женой Гретой.

В конце вечера Габриел видит в полумраке на лестнице Грету: она слушает старинную ирландскую песню, доносящуюся из зала. Тайна, исходящая от жены, её красота, заставляют Габриела вспомнить самые светлые эпизоды их супружества. Он с нетерпением ждёт момента, когда останется наедине с женой. Позже Габриел с удивлением замечает отчуждение и печаль Греты. Она признаётся: звуки песни напомнили ей мальчика, Майкла Фюрея, который любил её в юности и умер из-за неё.

Конрой неожиданно осознаёт, что всё, что ранее составляло предмет его гордости — фикция, что умерший юноша более жив, чем он, что «лучше смело перейти в иной мир на гребне какой-нибудь страсти, чем увядать и жалко тускнеть с годами».

Действующие лица

• Габриел Конрой — главный герой, Джойс во многом наделил его своими чертами.
• Грета Конрой — жена Габриела, прототипом послужила жена Джойса Нора Барнакл. История с Майклом Фюрейем имеет биографический характер.
• Сёстры Джулия и Кэт Моркан — хозяйки вечера, учительницы музыки. Их и большую часть гостей Джойс наделил чертами своих родственников.
• Мери Джейн Моркан — племянница хозяек, учительница музыки.
• Молли Айворз — бывшая однокурсница Габриела по Королевскому университету, сторонница программы Ирландского Возрождения. С ней у Габриела во время танца возникает размолвка: Молли обвиняет его в отсутствии патриотизма и полушутя называет англофилом. Сам Джойс весьма скептически относился к Ирландскому Возрождению, видя в нём лишь националистическую составляющую, стремление изолировать страну, тогда как, по его мнению, Ирландия нуждалась в сближении с европейской культурой.
• Лили — служанка сестёр Моркан. Её ответ на неудачную шутку Габриела — отсылка к рассказу «Два рыцаря» из сборника «Дублинцы».
• Мистер Браун — единственный протестант на вечере.
• Фредди Мэлинз — пьяница, друг Габриела.
• Бартелл д’Арси — знаменитый тенор, он исполняет песню «Девушка из Аугрима», которая пробудила в Грете воспоминания юности.

Позднее Габриел Конрой, Грета Конрой, Кэт и Джулия Моркан и Бартелл д’Арси появятся в романе «Улисс».

Литература

• Е. Ю. Гениева. Цена радости // Джойс Д. Дублинцы. — М.: Вагриус, 2007, сост. и предисл. Е. Ю. Гениевой; коммент. Е. Ю. Гениевой и Ю. А. Рознатовской. ISBN 978-5-9697-0426-8

Отрывок, характеризующий Мёртвые (повесть)

После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.