Наложница в Гиве

Наложница в Гиве — сюжет из Книги Судей Израилевых. Наложница левита была изнасилована некими людьми из колена Вениаминова, после чего умерла. Левит разрезал тело наложницы на 12 частей и разослал 12 коленам израилевым.

Разъярённые племена Израиля потребовали свершить возмездие и отдать злоумышленников под суд. Вениаминцы отказались выдать преступников на суд других колен, спровоцировав гражданскую войну, в результате которой израильтяне систематически истребляли колено Вениаминово, в том числе женщин и детей. Кроме того, израильтяне поклялись не выдавать своих дочерей замуж за вениаминцев.

Когда колено было истреблено практически полностью, включая всех женщин, было решено, что необходимо позволить колену выжить. Мужчины из города Ябеш Гилад (Иавис Галаадский), которые отказались участвовать в наказании вениаминцев, были перебиты. Их дочери были выданы за выживших мужчин из этого колена (Суд. 19-21). В результате войны колено Вениаминово стало «наименьшим из колен». Однако Гива Вениаминова позже была заселена тем же коленом: первый царь Израиля, Саул, происходил из этого колена (1Цар. 9:1-2), из города Гивы (1Цар. 10:26).

Библейская история

Надругательство в Гиве

Наложница некоего левита из гор Эфраима оставила его и вернулась в родительский дом в Вифлееме. Левит со слугой и парой ослов отправился за ней. На протяжении пяти дней её отцу удавалось задержать его возвращение. На пятый день к вечеру левит покинул его дом.

Когда они проходили город иевусеев (как назывался Иерусалим до его захвата израильтянами), слуга предложил переночевать. Однако Левит отказался заходить «в город чужих, что не из сынов Израиля», и они продолжили путь до Гивы Вениаминовой.

К ночи они добрались до Гивы, но никто из на городской площади не предлагает им место ночлега. В конце концов старик, также родом из гор Эфраима, но давно живущий среди вениаминцев, возвращаясь с полей, приглашает их к себе домой, кормит ослов, путники моют ноги, едят и пьют.

Внезапно местные жители окружают дом, и требуют у пожилого хозяина «выведи того человека, который вошел в дом твой, и мы познаем его» (познать в этом контексте эвфемизм полового акта).

Вместо гостя старик предлагает свою дочь-девственницу и наложницу Левита. Сцена похожа на описание сюжета Лота и его дочерей из книги Бытия. Согласно Кену Стоуну, насилие над женщиной считалось меньшим позором, чем над мужчиной, по крайней мере в глазах других мужчин. Такой подход отражает социальную субординацию женщин и тот факт, что гомосексуальное изнасилование считалось особо серьёзным покушением на мужское достоинство. Толпа не прекратила угроз изнасилования, и Левит вывел свою наложницу наружу. «И они познали её, и издевались над нею всю ночь до утра.» Под утро её, бесчувственную, нашли мертвой под дверью дома. По описаниям не совсем понятно, как и когда умерла женщина.

После возвращения домой, Левит разрезал её на 12 частей и разослал по всем коленам израилевым, требуя мести.

Бой в Гиве

Известие потрясло израильтян: такого не было в Израиле со дня Исхода. Разгневанные израильтяне собрались в Мицпе (Массифе), при этом произнеся заклятие на тех, кто не придёт на собрание: жители тех городов, которые не придут, навлекут на себя страшное проклятие. Вениаминцы отказались выдать преступников, и собрались на войну против 400-тысячного ополчения, выставив 26-тысячное профессиональное войско, из них 700 — жители Гивы, искуснейшие метатели камней из пращи. В первый и второй день битвы израильтяне терпели сокрушительные поражения, потеряв соответственно 22 и 18 тыс. воинов..

На третий день израильтяне устроили засаду у Гивы. Вениаминцы, убив около 30 человек, надеялись на очередную победу, и погнались за отступающими израильтянами. Выманив их города, засада израильтян напала на Гиву, «и поразила весь город острием меча». Разъярённые израильтяне уничтожили все города Вениамина, убивая жителей и скот. Уцелело лишь 600 воинов, занявших скалу Риммон..

Примирение с Вениамином

На собрании в Мицпе израильтяне поклялись не отдавать своих дочерей замуж за вениаминцев. Однако вскоре гнев сменился скорбью о случившемся, и было решено восстановить колено. Клятва затрудняла это дело..

Заклятие оказалось роковым для жителей Явеш-Гилада, не присоединившихся к ополчению. Туда был послан отряд в 12 000 человек, который перебил всех жителей Явеш-Гилада, кроме 400 девиц, «которые не познали ложа мужского».

Израильтяне послали примирительную делегацию к вениаминцам, и отдали им захваченных женщин, «чтобы не исчезло колено израилево». Однако этого оказалось недостаточно, недоставало ещё 200 невест.. По совету старейшин, и чтобы клятва не была нарушена, вениаминцы спрятались в засаде в виноградниках, возле места, где традиционно девушки из Шило (Силома) водят хороводы на ежегодный праздник. Похитив себе по девушке, они возвратились в свои уделы.

Позднейшие упоминания

Упоминается в книге пророка Осии (Ос. 9:9, Ос. 10:9)

Датировка

Судя по тому, что во время тех событий ещё был жив Финеес, сын Елеазара (Суд. 20:28), событие произошло в самом начале эпохи Судей, хотя и помещено в конце книги.

См. также

• Ту бе-Ав
• Список женщин Библии
• Колено Вениаминово
• Библия и гомосексуальность

Ссылки

• [www.machanaim.org/kurs/in_shoft.htm Книга Шофтим (Судей)] : курс лекций. — [www.machanaim.org/kurs/shoftim/14-naloj.htm Лекция 14 : Наложница в Гиве» и война с Биньямином (гл. 19-21)].</span>

Отрывок, характеризующий Наложница в Гиве

– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.