Русский народный дом (Львов)
Наро́дный дом во Львове (также Русский народный дом, Дом народа русского[1], в 1915—1921 годах Украинский народный дом) — одно из старейших культурно-образовательных учреждений в Галиции, одно из важнейших учреждений галицко-русского движения. Бывшее здание Народного дома находится на улице Театральной, 22 (польское название — Рутовского).
Народный дом был создан в 1849 году Главной Русской Радой (по инициативе священника Льва Трещаковского). Австрийское правительство подарило для Народного дома участок на месте разрушенного в 1848 году здания Львовского университета, возле участка костёла тринитариев. Здание Народного дома было построено архитекторами В.Шмидтом и С.Гавришкевичем в 1851—1864 годах на пожертвования русинского населения края.
В Народном доме действовала основанная в 1848 году Галицко-русская матица, которая занялась культурно-образовательной работой. В результате отступления из Галиции русских войск в 1915 году и эвакуации части галицких русофилов часть библиотеки была вывезена в Россию. Издавался «Вестник Народного Дома» (1883—1914 — ежемесячно, после 1921 — периодически).
В 1914 году с началом войны между Австро-Венгрией и Россией было отстранено прошлое руководство Народного дома и был назначен правительственный комиссар Адам Смулка, который им заведовал до мая 1918 года. По многочисленным запросам проавстрийского деятеля Костя Левицкого австрийское наместничество в 1916 году назначило для Народного дома коллегиальный орган — кураторию, в который вошли 12 кураторов из числа украинофилов, во главе с Костем Левицким и Александром Барвинским. В 1918 году здесь находился штаб ЗУНР, а в большом зале, 19 октября 1918 года была провозглашенная Западноукраинская народная республика, которую возглавил Евгений Петрушевич. 8 ноября 1919 была разграблена богатая нумизматическая коллекция. В 1921 году польские власти вынуждены были сменить руководство Народного дома и он перешел под контроль правительственных комиссаров, прошлых его владельцев, членов галицко-русского движения к его руководству не допустили. В течение междувоенного периода деятельность Народного дома ограничивалась музейно-архивными делами. В составе Народного дома действовали: библиотека (в 1924 году около 120 тысяч книг, в том числе 5 тысяч рукописей и документов), археологическо-исторический (вместе с картинной галереей) и природоведческий музей, которые находились на улице Курковой, 14 (современное название — ул. Лысенко)[2]. В здании находился Украинский книжный магазин и книжный антиквариат.
В нём некоторое время находилось театр «Русская беседа», размещалась гимназия с преподаванием на украинском языке, а с 1930 года, после реконструкции бальных залов, проведенной архитектором Адамом Опольским, действовал Львовский «театр розмаитостей».
После 1939 года Народный дом был ликвидирован, а его книжные коллекции переданы библиотеке АН УССР и реорганизованным львовским музеям. С 1939 года в здании Народного дома находится Дом Красной Армии, затем окружной Дом офицеров, где проводили разнообразные культурные мероприятия. После провозглашения независимости Украины здесь расположили Дом офицеров Западного оперативного командования, а в начале XXI века также разместился «Кинопалац».
Напишите отзыв о статье "Русский народный дом (Львов)"
Примечания
- ↑ [www.snor.ru/?an=sc_74 Издания повременные и периодические]
- ↑ [www.mochola.org/russiaabroad/rusorgpl_3.htm Русские организации в Польше]
Литература
- Ваврик В. Р. Русское движение в Галиции. Львов: Типография Ставропигийского института, 1929.
Ссылки
[www.gazeta.lviv.ua/articles/2007/02/02/21321/ Улица Театральная]
Отрывок, характеризующий Русский народный дом (Львов)
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
