Нарышкин, Василий Васильевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Василий Васильевич Нарышкин
Род деятельности:

генерал-поручик, губернатор Белгородский и Новгородский

Отец:

Василий Григорьевич Нарышкин

Мать:

урождённая Стрешнева

Супруга:

1) Прасковья Васильевна Солнцева-Засекина.
2) Анна Ивановна Панина

Дети:

Алексей; Василий; Семён

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Василий Васильевич Нарышкин (1712—1780) — генерал-поручик, губернатор Белгородский и Новгородский.



Биография

Василий Нарышкин родился 30 марта 1712 года, происходил из дворянского рода Нарышкиных; сын комнатного стольника Василия Григорьевича Нарышкина от брака его с Стрешневой[1][2].

Получив домашнее образование, он, по обычаям того времени, поступил с юных лет в военную службу, где пробыл, в строю, до чина полковника включительно. Произведенный 25 декабря 1755 года из полковников в бригадиры, В. В. Нарышкин был назначен присутствовать в Военной Конторе[1].

Вскоре после этого он занял должность Белгородского губернатора, 3 марта 1763 года был произведён в генерал-поручики, а затем был переведён на ту же должность в Новгород[1].

Василий Васильевич Нарышкин скончался 20 января 1779 года в городе Москве и был погребён в Донском монастыре[1].

В. В. Нарышкин был женат дважды: 1) на Прасковье Васильевне Солнцевой-Засекиной, 2) на Анне Ивановне Паниной (1723—10 сентября 1780)[1][3].

Его сын Алексей стал дипломатом; сын Семён был известен как литератор и вице-президент берг-коллегии[4]. Другой сын Василий (полный тёзка) дослужившись до статского советника стал командиром Нерчинских заводов; в этой должности он оставил о себе печальную память расточительностью и вымогательством, за что был отрешён от должности и отдан под суд; имения его были конфискованы и проданы для уплаты казенных долгов[5][6].

Напишите отзыв о статье "Нарышкин, Василий Васильевич"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Нарышкин, Василий Васильевич (генерал-поручик) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.М., 1896—1918.
  2. «Сборник Императорского Русского Исторического Общества», тт. XLII, ХСІІІ, СХVІІ
  3. «Архив князя Воронцова». том XVI, стр. 7—37
  4. Рудаков В. Е. Нарышкин, Семен Васильевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  5. Нарышкин, Василий Васильевич (статский советник) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.М., 1896—1918.
  6. С. Максимов, «Два эпизода из истории нерчинских тюрем» («Библиотека для чтения», 1861, т. 167, № 10)

Литература

  • Архив Пр. Сената. Опись высочайшим указам и повелениям, хранящимся в Петербургском Сенатском Архиве за XVIII век. Сост. П. Баранов. т. III, СПб., 1878 г.;
  • Соловьев С. М. «История России с древнейших времен». Издание товарищества «Общественная польза». т. VI. "Доклады и приговоры,
  • Лобанов-Ростовский А. Б. "Русская родословная книга", том II.

Отрывок, характеризующий Нарышкин, Василий Васильевич

Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.