Норэн
Норэн (яп. 暖簾) — традиционный японский занавес, который вешают для отделения пространства в комнате, как штору в дверном проёме или на окне.
Описание
Основная форма — прямоугольная, изготавливается из разных типов тканей, многочисленных расцветок, узоров, размеров. Норэн, как правило, имеет один или несколько вертикальных разрезов, от низа почти до верха, для облегчения прохода или просмотра. Вверху имеет закрытый шов для надевания на подвешивающийся бамбуковый шест.
Использование
Норэны обычно используются магазинами и ресторанами как средство защиты от солнца, ветра и пыли, а также в качестве своеобразного бренда[1], фраза «защитить норэн» в этом контексте будет иметь смысл — «защитить репутацию фирмы»[2]. Норэн, вывешенный на главном входе торговой лавки, показывает, что заведение открыто, в конце рабочего дня занавес снимается.
Также норэн обычен для входов в сэнто (общественные коммерческие бани). Ткань, вывешиваемая на входе для мужчин, как правило, окрашена в синие цвета, а на входе для женщин — в оттенки красного цвета; на норэнах для бань наносится иероглиф 湯 («ю» — «горячая вода») или соответствующий по звучанию знак хираганы: ゆ.
При проходе через норэн его принято отодвигать ребром ладони, развернутой к ткани тыльной стороной под углом 45°[3].
Напишите отзыв о статье "Норэн"
Примечания
Отрывок, характеризующий Норэн
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
