Оушн Рейнджер (нефтяная платформа)

Оушн Рейнджер (англ. Ocean Ranger) — погибшая (утонувшая) в 1982 году американская полупогружная нефтяная платформа, чья катастрофа вызвала глубокий шок в западном мире. Собственник — американская ODECO (Ocean Drilling & Exploration Company), пионер добычи полезных ископаемых на шельфе. Платформа была самодвижущейся, содержала буровую установку и помещения для проживания персонала в условиях работы вахтовым методом.

Постройка и тактико-технические данные

Проект был заказан американскими нефтяниками японской компании-судостроителю Mitsubishi Heavy Industries в 1976 году, город сборки — Хиросима. Длина платформы 121 м, ширина 80 м, высота 103 м. Имела 20 якорей, каждый по 20 тонн весом. Общая масса — 25 тысяч тонн. Платформа могла перемещаться благодаря двум 122-метровым понтонам, и требовала глубины моря не менее 24 метров.

Максимальная глубина моря в точке добычи — 460 метров, добыча ископаемого сырья с максимальной глубины в 7600 метров.

По документам платформа предназначалась для работы в «неограниченных» погодных условиях, должна была выдерживать ветер до 51,4 м/с и волну в 34 метра.

История эксплуатации

После приемки платформа эксплуатировалась у берегов США в районе Аляски, Нью-Джерси и Ирландии. В ноябре 1980 года была перебазирована в район Большой Ньюфаундлендской банки. С 21 ноября 1981 года Оушн Рейнджер работала на нефтяном месторождении Хайберния на скважине J-34 до момента трагедии. Рядом с ней работали две другие платформы Sedco 706 и Zapata Ugland — в 14 и 31 км соответственно.

Катастрофа

Накануне катастрофы 14 февраля 1982 года персонал Оушн Рейнджер (и персонал находившихся поблизости двух других платформ) получил от метеорологов предупреждение о крайне сильном шторме, надвигающемся из глубин Атлантики. По инструкции подготовка к шторму включала в себя подвес бурильной трубы в подводном положении над скважиной с установкой противовыбросового превентора на устьевое отверстие скважины. После этого персонал отсоединился от натяжителя водоотделяющей колонны.

Около 19:00 местного времени у соседней платформы Sedco 706 выплеснулась очень высокая так называемая волна-убийца, которая залила там палубу, поломав часть оборудования и смыла спасательный плот. Через некоторое время эфир заполнили голоса персонала Оушн Рейнджер, описывающие, что волны пробили вырез колонковой трубы, и приказы старшего подчиненным о том, как немедленно заделать пробоину. Оушн Рейнджер также сообщил на материк, что средняя высота волн при шторме составляет 17 метров, с выбросами некоторых волн в 20 метров, при том, что уязвимость расположена на высоте всего 8,5 метров.

Некоторое время после 21:00 в сообщениях Оушн Рейнджер, услышанных на соседних платформах, появилась информация о том, что на панели управления балластной системой выводится информация, что балласт начал перемещаться самопроизвольно под действием волн. Остаток вечера рутинный радиотраффик между Оушн Рейнджер, двумя соседними платформами и континентом не предвещал ничего необычного.

Однако, в 00:52 по местному времени 15 февраля 1982 года с Оушн Рейнджер внезапно поступает сигнал Mayday. Это была первая радиограмма с гибнущей платформы, рапортующая о каких-то серьезных проблемах. Немедленно было задействовано вспомогательное судно Seaforth Highlander, сигнал бедствия также задействовал вспомогательные суда двух других платформ — Boltentor и Nordertor. Около 01:00 были задействованы Канадские вооружённые силы и были готовы к взлету вертолеты спасателей.

В 01:30 от Оушн Рейнджер поступила последняя радиограмма: «There will be no further radio communications from Ocean Ranger. We are going to lifeboat stations.» (Дальнейших радиограмм от Оушн Рейнджер не будет, экипаж перемещается на спасательные плоты). Огромная нефтяная платформа погружалась под воду несколько минут в период с 03:07 до 03:13.

Спасательные действия при ветре в 50 метров в секунду и шторме с высотой волн в 17 метров были невозможны, поскольку любая попытка была обречена и вызвала бы лишь дополнительные жертвы среди спасателей. Все 84 человека, работавшие на Оушн Рейнджер (46 человек персонала и 38 сотрудников контрагентов, так называемых «имплантов») погибли через 1-3 часа, замерзнув на плотах, обливаемые ледяной водой. К утру работали лишь спасательные радиомаяки.

Последствия

В последующие недели 22 тела персонала были обнаружены в этом районе Атлантики. У всех причиной смерти была объявлена гипотермия с последующим утоплением.

Через несколько недель после трагедии суда с сонарами нашли Оушн Рейнджер лежащую на морском дне в 148 метрах от скважины J-34.

См. также

• Советский контейнеровоз «Механик Тарасов», погибший от этого же шторма в этом же районе Атлантики спустя менее чем сутки после Оушн Рейнджер

Отрывок, характеризующий Оушн Рейнджер (нефтяная платформа)

Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.