Петровская волость (Егорьевский уезд)

Петровская волость — волость в составе Егорьевского уезда Рязанской губернии, существовавшая до 1922 года.

История

Петровская волость существовала в составе Егорьевского уезда Рязанской губернии. Административным центром волости была деревня Петровская. В 1922 году Егорьевский уезд был включен в состав Московской губернии.

22 июня 1922 года волость была упразднена, селения волости присоединены к Красновской волости.

Состав

На 1885 год в состав Петровской волости входило 3 села и 18 деревень.

Вид	Наименование	Население, чел. (1885 год)	Население, чел. (1905 год)
деревня	Петровская	596	744
деревня	Андреевские выселки	172	245
деревня	Левошево	317	380
деревня	Грибчиха	490	562
деревня	Белавино	774	889
село	Васютино	579	638
деревня	Гавриловская	81	102
деревня	Алексино	137	-
деревня	Иванцева	177	211
деревня	Митинская	582	744
деревня	Чукаево	281	331
деревня	Халтурино	481	559
деревня	Аксеново	386	474
деревня	Софряково	322	418
деревня	Малое Алексино	83	118
деревня	Лузгарино	278	875
деревня	Деревнищи	177	215
деревня	Бармусово	434	557
деревня	Аринино	293	394
село	Погост Преображенский	42	33
село	Ново-Покровское	55	52

Землевладение

Население составляли 19 сельских общин. Общины принадлежали к разряду государственных крестьян. Все общины, кроме одной, имели общинную форму землевладения. 16 общин делили землю по ревизским душам. Луга делились в основном ежегодно.

Домохозяева, имевшие арендную землю, составляли около 50% всего числа домохозяев волости.

Сельское хозяйство

Почва была песчаная, местами глинистая или иловатая. Хороших лугов было мало, в основном лесные, иногда болотистые. Лес больше дровяной, в 4 общинах был строевой, а в одной общине его вовсе не было. Крестьяне сажали рожь, гречиху и картофель. Овёс не сеяли. Топили из собственных лесов, но в некоторых общинах дрова покупали.

Местные и отхожие промыслы

Основной местный промысел — ткание нанки и мотание бумаги на шпули. В 1885 году местными промыслами занимались 921 мужчина и 1151 женщина. Из них 504 мужчины и 848 женщин ткали нанку, 138 мужчин и 240 женщин мотали шпули. Кроме того 124 мужчины и 52 женщины занимались различными мастерствами или работали на фабриках. Также 392 семьи занимались собиранием грибов и ягод, 33 семьи имели свои хмельники, некоторые ловили рыбу или драли ивовое корье.

Отхожими промыслами занимались 788 мужчин и 55 женщин. Большинство из которых были торговцы (372 человека) и плотники (112 человек). Уходили в основном в Московскую губернию.

Инфраструктура

В 1885 году в волости имелось 7 спичечных фабрик, 2 столярных заведения, 4 токарных мастерских, 1 мастерская для выделки спичечной соломы, 1 бумагокрасильня, 1 ветряная мельница, 4 рушалки, 1 крупошалка, 4 кузницы, 13 питейных и трактирных заведений, 2 чайных и 1 мелочная лавка, 11 амбаров для продажи съестных продуктов. керосина и дёгтю. В волости имелось 4 школы, из которых три земские - в деревне Петровской и в сёлах Спас-Святоозере и Васютине, и одна церковно-приходская в селе Ново-Покровском.

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

• Сборник статистических сведений по Рязанской губернии. Том V. Вып. I. Егорьевский уезд.. — Рязань, 1886. — С. 106-113.
• Сборник статистических сведений по Рязанской губернии. Том V. Вып. II. Егорьевский уезд.. — Рязань, 1887. — С. 185-209, 548-551.
• Населенные места Рязанской губернии / Под ред. И.И. Проходцова. — Рязань, 1906. — С. 100-103.
• Справочник по административно-территориальному делению Московской губернии (1917-1929 гг.) / Отв. ред. А.А. Кобяков. — Москва, 1980. — С. 92-108.

Отрывок, характеризующий Петровская волость (Егорьевский уезд)

Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.