Поланецкий универсал

Поланецкий универсал — законодательный акт Начальника восстания 1794 года Т. Костюшко, изданный 7 мая 1794 в г. Поланец.

Универсал провозглашал опеку правительства над крестьянами и отмену крепостного права: крестьяне объявлялись лично свободными, но без наделения землёй. Уйти от помещика крестьянин мог только при условии уплаты долгов и государственных налогов, а также поставив в известность комиссию управления о том, куда он переселяется. Устанавливались определённые льготы в отбывании барщины. Специальными статьями «Универсала» Костюшко предупреждал о том, что нарушение этих постановлений помещиками будет караться в судебном порядке и виновные будут наказаны как препятствующие целям восстания.

Крестьян в свою очередь призывали старательно отрабатывать оставшиеся дни барщины, слушать начальство, заботится о хозяйстве и не отказываться от найма к помещикам за соответствующую плату. Духовенству предписывалось объяснять это распоряжение с амвонов в костёлах и церквях на протяжении четырёх недель. Комиссии управления должны были назначать лиц, которые объезжали бы общины громко читали это распоряжение в деревнях и приходах, призывая крестьян к тому, чтобы они в благодарность за большие милости Речи Посполитой прямо стали на её защиту.

Оценки

«Поланецкий универсал» не отменял крепостного права полностью и не ликвидировал феодальной эксплуатации, но разрешал крестьянам уходить от помещиков, что было в интересах зарождавшейся буржуазии. Этот акт был безусловно прогрессивным, хотя и половинчатым. Он ослаблял экономическое положение помещичьих имений, ограничивал барщину и подрывал значение дворянских привилегий, поэтому помещики всячески задерживали оглашение «Универсала» и, боясь социальной революции, часто шли на сговор с иностранными войсками. Многие положения «Универсала» не исполнялись на местах и остались только на бумаге. Против осуществления положений «Поланецкого универсала» выступали верхи католического духовенства.

Литература

• Юхо Я. А. Кароткі нарыс гісторыі дзяржавы і права Беларусі. Вучэб. Дапам. — Мн.: Універсітэцкае, 1992. 270 с.

Отрывок, характеризующий Поланецкий универсал

– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.