Райхман против Латвии

Райхман против Латвии (сообщение № 1621/2007) — дело, рассмотренное Комитетом ООН по правам человека в 2010 году (документ CCPR/C/100/D/1621/2007).

Обстоятельства дела, ход процесса

Имя и фамилия заявителя при его рождении в 1959 году были зарегистрированы властями СССР как «Леонид Райхман». В 1998 году заявителю властями Латвийской Республики был выдан паспорт негражданина Латвии, в котором его имя и фамилия были записаны как «Leonīds Raihmans», с типичным для мужских латышских имён окончанием «-s».

В 2004 году Л. И. Райхман обратился в Центр государственного языка с ходатайством о том, чтобы его имя и фамилия писались как «Leonid Raihman». Ходатайство было отклонено, как и обращения Райхмана в суд.

В 2007 году Райхман подал заявление в Комитет ООН по правам человека. Его представлял сопредседатель ЛКПЧ A. С. Димитров.

Соображения Комитета

Комитет в своих соображениях от 28 октября 2010 года счёл, что

вмешательство, которому подвергся в результате этого автор, создает серьезные неудобства, которые не являются разумными, учитывая тот факт, что они несоразмерны преследуемой цели. Хотя вопрос о законодательной политике и способах защиты и поощрения государственных языков лучше всего оставлять на усмотрение государств-участников (..) принудительное добавление изменяемого окончания к фамилии, которая использовалась в её оригинальной форме на протяжении десятилетий, в результате чего меняется её звучание, представляет собой вмешательство, которое несоразмерно цели обеспечения защиты государственного языка. Опираясь на предшествующие решения, в которых он отмечал, что защита, обеспечиваемая статьей 17, охватывает право выбирать и менять своё имя, Комитет считает, что эта защита тем более обеспечивает защиту лиц от пассивного принуждения к изменению имени со стороны государства-участника. В связи с этим Комитет считает, что одностороннее изменение государством-участником имени и фамилии автора в официальных документах не является разумным и соответственно составляет произвольное вмешательство в его частную жизнь в нарушение статьи 17 Пакта

Оригинальный текст (англ.)  

the interference entailed for the author presents major inconveniences, which are not reasonable, given the fact that they are not proportionate to the objective sought. While the question of legislative policy, and the modalities to protect and promote official languages is best left to the appreciation of the State parties [..] the forceful addition of a declinable ending to a surname, which has been used in tis original form for decades, and which modifies its phonic pronuncation, is an intrusive measure, which is not proportionate to the aim of protecting the official State language. Relying on the previous jurisprudence, where it held that the protection offered by article 17 encompassed the right to choose and change one's own name, the Committee considers that this protection a fortiori protects persons from being passively imposed a change of name by the State party. The Committee therefore considers that the State party's unilateral modification of the author's name on official documents is not reasonable, and thus amounted to arbitrary interference with his privacy, in violation of article 17 of the Covenant

— Doc. CCPR/C/100/D/1621/2007 (para. 8.3.)

Комитет не счёл нужным дополнительно рассматривать обращение Райхмана по другим статьям МПГПП, на которые тот ссылался: 26 (недискриминация), 27 (права меньшинств) и 2 в сочетании с 17 (пкт. 8.4.).

Двое членов комитета, Кристер Телин и Рафаэль Ривас Посада, высказали расходящееся мнение, не усмотрев в деле нарушения МПГПП.

Последующие события

Л. Райхман запросил суд пересмотреть его дело в связи с решением КПЧ ООН как вновь открывшимся обстоятельством, но в июне 2011 года Верховный суд Латвии счёл, что Райхману следует заново начать административный процесс в учреждении исполнительной власти — Центре государственного языка.

В 2012 г. представитель правительства Латвии сообщила, что «правительство не видит нужды в неотложных действиях по изменению существующего в стране регулирования отображения личных имён в официальных документах. В то же время Правительство учтёт мнение Комитета в дальнейших дискуссиях по этому вопросу, которые могут возникнуть на национальном уровне».

Литература

• Турчанинова А. Право на имя. [www.ruvek.ru/?module=getfile&id=153 «Балтийский мир» № 3/2011] — стр. 56-58

Ссылки

• [www1.umn.edu/humanrts/russian/hrcommittee/Rview1621sess100.html Соображения КПЧ]
• [www.1tv.ru/news/other/190276 «Несколько лет жительнице Латвии пришлось отстаивать право на свою фамилию»] Первый канал 07.11.2011

Отрывок, характеризующий Райхман против Латвии

Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..