Раковский, Владимир Евгеньевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Евгеньевич Раковский
Дата рождения:

5 декабря 1900(1900-12-05)

Место рождения:

Москва, Российская империя

Дата смерти:

10 декабря 1987(1987-12-10) (87 лет)

Страна:

СССР

Научная сфера:

химия, химическая технология торфа

Место работы:

Калининский политехнический институт

Учёная степень:

доктор химических наук

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

МГУ, химический факультет (1925)

Влади́мир Евге́ньевич Рако́вский (19001987) — советский специалист по торфу; доктор химических наук, профессор, член-корреспондент АН БССР.



Биография

Окончил химический факультет МГУ (1925). Работал зам. директора Института торфа (1938-1941). 1940 году был избран членом-корреспондентом АН БССР. Директор Института торфа АН БССР (1942-1948; 1960-1963). В 1949-1960 гг. – руководитель лаборатории этого же института. В 1948-1959 гг. В. Е. Раковский заведовал кафедрой химической технологии торфа Московского торфяного института, в 1964-1969 гг. зав. кафедрой Калининского политехнического института. Руководитель лаборатории химии торфа Московского филиала ВНИИТП (1970-1979). Специалист в области химии и химической технологии торфа. Подготовил более 40 кандидатов и докторов наук. Автор более 300 научных публикаций.

Основные труды

  • «Общая химическая технология торфа» (1949)
  • «Химия и технология первичных дегтей торфа» (1949)
  • «Химия пирогенных процессов» (1959)
  • «Химия и генезис торфа» (1978)

Напишите отзыв о статье "Раковский, Владимир Евгеньевич"

Ссылки

  • nasb.gov.by/rus/publications/vestich/vch01_2a.php
  • region.library.tver.ru/cgi-bin/fulltext_opac.cgi?show_article=2386
  • tver-people.narod.ru/chapter/6/

Отрывок, характеризующий Раковский, Владимир Евгеньевич

По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.