Римско-католическое благотворительное общество (Санкт-Петербург)

Римско-католическое благотворительное общество
Приходское общество при храме святой Екатерины Александрийской
Членство:	добровольное
Ликвидация
1919

К:Организации, закрытые в 1919 году

Римско-католическое благотворительное общество (Приходское общество при храме святой Екатерины Александрийской) — благотворительная организация, существовавшая в Санкт-Петербурге в 1884—1919 годах.

История

Общество было зарегистрировано Министерством внутренних дел после двухлетнего рассмотрения заявки 10 января 1884 года. Согласно уставу общество ставило своей целью оказание помощи нуждающимся лицам католического вероисповедания, которая должна была выражаться в предоставлении продуктов питания, топлива и одежды, выделении денежных пособий, поиске работы, размещении стариков в приютах, обучении молодёжи в школах, воспитании сирот в приютах.

Члены общества делились на почётных и действительных. К первым относились те, кто вносил в кассу общества единовременно не менее 100 рублей, а также врачи и аптекари, которые должны были бесплатно помогать больным и бедным. Ко вторым относились лица, ежегодный взнос которых составлял 10 рублей. В 1886 году общество насчитывало 80 почётных и 394 действительных членов, в 1910 году – 121 почётных и 252 действительных членов.

Основные средства общества, помимо членских взносов, складывались из пожертвований и доходов от капиталов. Первоначально, значительный капитал общества был составлен благодаря 47 000 рублей, переданных обществу в 1887 году по завещанию генерала Октавия Августиновича. Уже в 1890 году годовой доход общества составил 21 897 рублей, а капитал увеличился до 115 650 рублей. К 1910 году капитал общества составлял 409 814 рублей, включая недвижимость на 169 671 рублей.

Руководство

Возглавляли общество:

• барон Л. Зедделер (1884–1895)
• сенатор К. Гарткевич (1895–1898 и 1900–1902)
• генерал А. Йохер (1898–1900)
• С. Ястшембский (1902–1909)
• генерал-лейтенант А. Е. Ризенкапф (с 1909).

Деятельность

Детские приюты

Основное внимание общество уделяло заботе о сиротах. С первого же года своего основания до 1918 года общество поддерживало небольшой католический Приют Семьи Марии для девочек, в результате чего количество содержащихся в нём детей увеличилось до 45–55.

В 1885 году общество обратилось в Министерство внутренних дел с просьбой разрешить создание католического приюта для мальчиков, но получило отказ. Тогда было принято решение разместить детей в интернате прогимназии для мальчиков при храме св. Екатерины, и до закрытия интерната в 1889 году там содержалось до 30 мальчиков.

В 1889 году общество поддержало инициативу священника храма св. Станислава Антония Малецкого, который на 20 000 рублей, пожертвованных своей прихожанкой открыл приют для мальчиков в арендованном помещении. 31 декабря 1890 года приют был зарегистрирован и официально перешёл на содержание общества. Преподавание в приюте шло на русском языке. В 1890 году там содержалось 14 мальчиков, к 1894 году число сирот в нём выросло до 42 человек, а к 1901 году — 121 мальчик. В первые годы приют сменил несколько адресов: Воскресенская площадь; Мясная улица, 20; набережная Екатерининского канала, 116. В 1896 году специально для приюта общество приобрело участок земли по адресу Кирилловская улица, 19, на котором располагался двухэтажный деревянный дом со флигелем. В новом здании были устроены ремесленные мастерские (столярная, переплетная, слесарная и кузнечная). В 1906 году на Кирилловской улице была открыта двухклассная Польская школа.

В 1905 году, на пожертвованные Владиславом Бильским 40 000 рублей, был открыт филиал приюта в Луге, под названием «Владиславовка». Туда были переведены мальчики в возрасте от 2 до 10 лет, а также дети со слабым здоровьем, которых с 14 лет переводили в ремесленные мастерские в Петербурге.

В 1912 году инженер-железнодорожник Михаил Станиславович Кербедз пожертвовал приюту на Кирилловской улице 165 000 рублей на постройку каменного дома. На эти деньги архитектор М. М. Перетяткович возвел четырёхэтажное здание в неоклассическом стиле, названное «домом Кербедзя». В нём разместились мастерские, школа, интернат, столовая и библиотека. Мастерские работали как небольшая фабрика, наряду с воспитанниками в них трудились около 50 наёмных рабочих.

В 1915 году в усадьбе «Станиславовка» близ села Струги Белые Станиславом Глезмером была основана сельскохозяйственная школа для мальчиков.

Другая деятельность

В первый же год деятельности общества был образован специальный фонд помощи студентам. Начальный взнос на сумму в 8 000 рублей сделали сенатор К. Гарткевич, профессор В. Спасович, редактор польского журнала «Kraj» Эразм Пильц и чиновник Нажимский. Ежегодно постоянную и единовременную помощь получали более 100 студентов. Для пополнения фонда проводились благотворительные спектакли и концерты. В 1894 году была открыта студенческая столовая по адресу Забалканский проспект, 20 на 400–500 обедов в день, содержавшаяся на средства профессора Виктора Станевича и банкира Ипполита Вавельберга. Столовая, благодаря обширной подписки на периодическую печать выполняла и роль студенческого клуба.

В 1885 общество открыло богадельню при Храме Посещения Пресвятой Девой Марией, с 1884 года при обществе действовало Бюро (комитет) по трудоустройству, в 1894 году был открыт Дом трудолюбия для женщин (располагался на Канонерской улице, 6), в 1893 году был открыт Кружок помощи молодёжи, учащейся в средних школах, в 1901 году была организована группа из врачей, взявших обязательство бесплатно помогать бедным, с 1900 года действовал Дамский кружок, содержавший приют для девочек, а в 1913 году открылся кружок «Общество защиты женщин», целью которого была просветительская работа с падшими женщинами.

Ликвидация общества

После Октябрьской революции капиталы общества оказались национализированными, хотя собрания членов общества происходили до конца 1918 года – начала 1919 года. Пытаясь спасти заведения благотворительного общества настоятель Храма святой Екатерины Константин Будкевич обратился за охранными свидетельствами в иностранные посольства. Свидетельства, согласно которым все имущество Храма св. Екатерины и благотворительного общества находилось под защитой их государств, выдали немецкое посольство и представительство Регентского Совета Царства Польского. Однако, это не спасло общество. В 1919 году были национализированы учреждения на Кирилловской улице.

В 1923 году Антоний Малецкий был арестован и приговорён к трем годам тюремного заключения, Константин Будкевич расстрелян.

В 1933 году костел и деревянное здание приюта на Кирилловской улице были снесены. С 1974 года каменное здание занимает Ленинградская областная научная библиотека.

Литература

• Чаплицкий Б. [catherine.spb.ru/index.php/blog/comments/o-chaplitsky-charity Римско-каталическое благотворительное общество при храме св. Екатерины в Петербурге в 1884-1919]

Отрывок, характеризующий Римско-католическое благотворительное общество (Санкт-Петербург)

– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала: