Самовольное оставление части

Не следует путать с Самовольной отлучкой — кратковременным оставлением расположения воинской части продолжительностью не более двух суток.

Самовольное оставление части или места службы (аббр. СОЧ, жарг. «сочи», «стать на лыжи») заключается в отсутствии военнослужащего в расположении части или на месте службы без разрешения на то командира (начальника) и других законных (чрезвычайных) оснований, оправдывающих это отсутствие. Под территорией воинской части понимается место расположения казарм, палаток, других помещений, где постоянно или временно проживают и проходят службу военнослужащие. Место службы может находиться за пределами воинской части, там, где военнослужащий в данный момент исполняет службные обязанности (место временного наряда, работы, эшелон, маршрут движения, поезд и так далее). Законом установлены точные сроки, для того чтобы отсутствие военнослужащего было квалифицировано как самовольное оставление части, однако и более кратковременное отсутствие военнослужащего из части или места службы может быть приравнено к дезертирству, если было установлено, что военнослужащий самовольно покинул часть с намерением уклониться от военной службы совсем или на длительное время. Самовольное оставление части совершается посредством активных действий, приравненная к нему неявка в срок к месту несения службы совершается путём бездействия. Продолжительность самовольной отлучки исчисляется с момента самовольного оставления военнослужащим части или места службы.

Отличия от самовольной отлучки и дезертирства. Вопросы квалификации

Как отмечал ещё В. М. Чхиквадзе в конце 40-х гг., самовольная отлучка, самовольное оставление части и дезертирство не различаются между собой по характеру действия и способам совершения. Различие заключается в другом объективном свойстве этих составов: в продолжительности отсутствия субъекта преступления из части.

Намерения субъекта в некоторых случаях для разграничения этих составов преступления могут иметь существенное значение, и специфическая особенность рассматриваемых составов преступления заключается в том, что и самовольная отлучка и дезертирство являются длящимися преступлениями. Самовольное оставление части или места службы всегда сопряжено с тем, что субъект преступления в течение определённого времени противозаконно находится вне своей части. До тех пор, пока он сам не явился или не был задержан, он продолжает незаконно оставаться вне части, то есть продолжает преступление, начатое им путём самовольного оставления части или места службы. Начальным и конечным моментами этого преступления являются: момент самовольного оставления части или места службы, с одной стороны, и момент добровольной явки или задержания, с другой. Точное установление этих моментов важно, так как продолжительность отсутствия из части или с места службы имеет в рассматриваемых составах преступления решающее значение для квалификации преступного умысла. Говоря об объективной стороне самовольной отлучки и дезертирства, необходимо коснуться следующего обстоятельства: Прекращение самовольной отлучки и дезертирства возможно либо путём добровольной явки субъекта преступления в свою воинскую часть, к месту службы, в местные органы военного управления, милицию и т. п., либо его задержание силами самой воинской части, органами власти и т. д. Если в первом случае преступление было прекращено по собственному побуждению субъекта, то во втором случае оно было пресечено помимо его воли. Вполне логично, что если субъект сам возвратился в часть, он, очевидно, не имел намерения оставаться далее вне части. Если же он был задержан, то есть все основания полагать, что он не желал возвращаться. Тут обнаруживается тесная связь между объективными и субъективными свойствами состава преступления. Добровольная явка имеет значение особо смягчающего обстоятельства. Она должна рассматриваться как добровольный отказ от продолжения длящегося преступления, первоначальный акт которого уже был совершён. Для квалификации же преступления она не имеет особого значения. Факт задержания может иметь значение для квалификации преступления в том случае, если субъект преступления находился вне части менее сроков, требуемых для квалификации деяния как самовольного оставления части, но по делу установлено, что имело место попытка самовольного оставления части. В таком случае наказание должно определяться именно за попытку самовольного оставления части, а не за самовольную отлучку. Объективная сторона рассматриваемого состава преступления выявляет его отличия от самовольной отлучки и дезертирства. Отличия эти сводятся к следующему:

В чём заключается отличие	Самовольная отлучка и(или) дезертирство	Самовольное оставление части
Момент пересечения территории части	При самовольной отлучке и дезертирстве субъект преступления самовольно (незаконно) оставляет часть или место службы.	В рассматриваемом составе преступления он может оставлять часть на вполне законном основании — по увольнительной, либо по поручению начальства, не планируя, однако, возвращаться.
Способ совершения	Самовольная отлучка и дезертирство выражаются в действии	Рассматриваемое деяние выражается в преступном бездействии: субъект не выполняет действий, которые обязан совершить (не является в срок на службу)
Уважительные причины	При самовольной отлучке и дезертирстве вовсе не применимо понятие уважительных причин: Ни при каких условиях эти преступления не могут быть признаны совершёнными по уважительным причинам	Для рассматриваемого же состава преступления отсутствие уважительных причин является, как было сказано, необходимым элементом. Если неявка в срок на службу была вызвана уважительными причинами, в действиях лица нет состава преступления.
Кратность	Советская судебная практика не признавала преступлением и рассматривала как эпизоды одного дисциплинарного проступка повторные самовольные отлучки, совершённые в пределах суток.
Совокупность преступлений	Возможны случаи, когда одним лицом в разное время совершены сначала самовольная отлучка, а потом самовольное оставление части или дезертирство.

Из истории советского военно-уголовного права

Положение о воинских преступлениях 1924 года устанавливало в качестве одного из признаков разграничения самовольной отлучки и побега (тогда это называлось именно так) условие добровольной явки. Однако в дальнейшем советское военно-уголовное законодательство отказалось от этого признака. После введения понятия дезертирства в военно-уголовное законодательство, для разграничения между ними употреблялась формулировка «покушение на дезертирство». К моменту издания Указа Президиума Верховного Совета СССР «О внесении изменений и дополнений в Положение о воинских преступлениях» от 15 февраля 1957 г., в советском уголовном законе существовали разные определения дезертирства в отношении военнослужащих срочной службы, с одной стороны, и в отношении лиц офицерского состава и военнослужащих сверхсрочной службы — с другой: для военнослужащих срочной службы дезертирством считалась самовольная отлучка продолжительностью свыше суток; под дезертирством же лиц офицерского состава и военнослужащих сверхсрочной службы понималось самовольное оставление части или места службы продолжительностью свыше шести суток, а во время кампаний во флоте, манёвров, учебных, краткосрочных, повторительных и поверочных сборов — свыше двух суток, а также побег из части или с места службы с намерением длительно или вовсе уклониться от несения обязанностей по военной службе. После 1957 года под самовольной отлучкой стало пониматься отсутствие в части свыше суток либо хотя и менее суток, но совершённое повторно в течение трёх месяцев; под дезертирством — оставление части с целью уклонения от военной службы. В 1958 году, удельный вес самовольных отлучек в структуре воинских преступлений составлял свыше 30 % (ок. 5 тыс. задокументированных случаев на 500 тыс. — 1 млн незадокументированных). В 60-е гг. он сократился на треть, а в 70-е — 80-е этот состав практически исчез из уголовного учёта. Это, однако, не означает что самовольные отлучки перестали совершаться.

В современном российском военно-уголовном праве

Современное российское уголовное законодательство не делает различий между самовольной отлучкой и самовольным оставлением части, — они фактически объединены в одной статье, — повышен минимальный срок самовольного отсутствия в части, с которого наступает уголовная ответственность, с одних до двух суток, исключена уголовная ответственность за повторное самовольное отсутствие в части менее нижнего предела, внесены другие существенные изменения. При этом нельзя говорить о том, что было исключено само понятие самовольной отлучки, так как, помимо уголовной существует и дисциплинарная ответственность, и сведение воедино статей уголовного кодекса, вовсе не означает что военнослужащий, отсутствовавший в части менее двух суток, не понесёт никакого взыскания.

См. также

• Дезертирство

Литература

• [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/П/Преступления-воинские Преступления воинские] // Объекты военные — Радиокомпас / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1978. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 6).</span>

Отрывок, характеризующий Самовольное оставление части

– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.