Сиверс, Рудольф Фердинандович
| Рудольф Фердинандович Сиверс | |
 | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Звание | |
| Командовал | |
| Сражения/войны | |
Рудольф Фердинандович Сиверс (11 (23) ноября 1892, Петербург — 8 декабря 1918, Москва) — советский военный деятель, участник Первой мировой и Гражданской войн[1].
Содержание
Ранние годы
Участвовал в 1-й мировой войне 1914-18 в чине зауряд-прапорщика. После Февральской революции 1917 был избран в полковой комитет, там же вступил в партию большевиков. Был одним из создателей и редакторов большевистской газеты 12-й армии — «Окопная правда» [2]. В конце июля 1917 года арестован Временным правительством, освобождён из под стражи в дни Октябрьской революции 1917 года.
Гражданская война
Командовал отрядом красногвардейцев и матросов под Пулковом против войск Керенского — Краснова. В ноябре 1917 послан с отрядом на Украину, участвовал в боях в Донбассе. 23 февраля 1918 года «Социалистическая армия» под командованием Сиверса заняла Ростов-на-Дону, позднее — Таганрог. После изгнания красных с Дона (см. ниже ) командовал 5-й советской армией (март—апрелл 1918 года) против немецких войск на Украине, а с лета 1918 — Особой бригадой (с сентября — 1-я Особая украинская бригада) в составе 9-й армии Южного фронта в боях против Донской армии. 15 ноября 1918 года был тяжело ранен в бою под деревней Желновкой.
Политика на Дону
Получив власть на Дону, Сиверс расстрелял две тысячи казачьих офицеров — ветеранов первой мировой войны. Перебили семьи добровольцев, не ушедшие в поход с мужьями. Начались реквизиции хлеба. По станицам прокатилась волна грабежей, изнасилований и убийств священников. Возмущенные действиями Сиверса, 10 апреля донские казаки восстали[3]. 25 апреля (8 мая) казаки и немецкие части заняли Ростов-на-Дону. Донская Советская Республика прекратила существование.
Смерть
Скончался от полученных ранений. Похоронен в Петрограде на Марсовом поле.
Память
- В Таганроге именем Р. Ф. Сиверса называлась улица в районе Металлургического завода. Ныне — улица им. П. Е. Осипенко. (улица Сиверса на 2010 г. в Таганроге всё еще есть (Северный посёлок))
- В Ростове-на-Дону есть Проспект Сиверса, который тянется вдоль Главного и Пригородного вокзалов.
- В городе Авдеевка Донецкой области существует молодёжное объединение «Самоорганизация им. Рудольфа Сиверса»[4].
Напишите отзыв о статье "Сиверс, Рудольф Фердинандович"
Примечания
- ↑ Сиверс Рудольф Фердинандович // Военная энциклопедия / Грачёв П. С.. — Москва: Военное издательство, 2003. — Т. 7. — С. 471. — ISBN 5-203-01874-X.
- ↑ [i48.tinypic.com/2crofvd.jpg «Армия и Флот Свободной России» № 190 от 17(3) августа 1917 г.]
- ↑ [news.bbc.co.uk/hi/russian/russia/newsid_7256000/7256273.stm «Ледяной поход: занавес трагедии»], Би-Би-Си, 21.02.2008
- ↑ [www.guernica.dn.ua/pamyati-krasnogo-komandarma/ Памяти красного командира — Рабочий клуб «Герника»]
Ссылки
- [funeral-spb.ru/necropols/marsovo/sivers/ Биография на сайте Funeral-spb.ru]
- [dnews.donetsk.ua/2011/01/17/4957.html Рудольф Сиверс в Донбассе]
- Сергей Бунтовский [www.guernica.dn.ua/rudolf-sivers-dvoryanin-ili-rabochijj/ Рудольф Сиверс: дворянин или рабочий?]
Отрывок, характеризующий Сиверс, Рудольф Фердинандович
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
