Соната № 9 для скрипки и фортепиано (Бетховен)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Соната № 9 для скрипки и фортепиано ля мажор, op. 47 (1802), Крейцерова соната — одно из наиболее известных камерных произведений Людвига ван Бетховена.

Соната трёхчастная, последовательность частей:

  1. Adagio sostenuto — Presto — Adagio
  2. Andante con variazioni
  3. Presto

Общая продолжительность произведения колеблется, в зависимости от исполнительской трактовки, в пределах 37-40 минут, что необычно много для сонатной формы начала XIX века.





История премьеры

Первоначально соната была посвящена скрипачу Джорджу Бриджтауэру, который и стал её первым исполнителем 24 мая 1803 г. в Вене. Бетховен закончил произведение накануне, ноты ещё не успели полностью переписать, так что сам Бетховен исполнял фортепианную партию частично по своим черновикам, а часть произведения была переписана в одном экземпляре, и скрипачу приходилось заглядывать в ноты через плечо пианиста. Финал сонаты, впрочем, был написан раньше и предназначался для Сонаты для скрипки и фортепиано № 3 соль мажор, op.30. Полный текст посвящения носил шуточный характер: «Мулатская соната, сочинённая для мулата Бришдауэра, большого шута и мулатского композитора» (итал. Sonata mulattica composta per il Mulatto Brischdauer gran Pazzo e compositore mulattico) — это посвящение сохранилось на черновом автографе в архиве композитора[1].

Существуют различные версии относительно того, почему в печать соната попала с посвящением уже не Бриджтауэру, а Родольфу Крейцеру, считавшемуся первым солистом того времени. Широко распространена[2] история о том, что вечером после премьеры Бетховен и Бриджтауэр поссорились из-за женщины (иногда утверждается, что Бриджтауэр нанёс какой-то знакомой даме Бетховена оскорбление), и Бетховен снял посвящение, перепосвятив сонату французскому скрипачу. Эту версию иногда возводят к книге «Жизнь Бетховена» Александра Уилока Тейера[3], хотя впервые она, по-видимому, появилась в мемуарной статье скрипача Трилуэлла в английском журнале «Musical World» (декабрь 1858)[4]. По мнению Николая Слонимского, это объяснение является абсурдной поздней выдумкой Бриджтауэра, и Бетховен изменил посвящение просто потому, что имя Крейцера обладало большей привлекательностью для публики[5]. Парадоксальным образом Крейцер никогда не играл эту сонату — более того, считается, что он счёл её неудобной для исполнения.

Музыка

Opus 47 — 1 
Opus 47— 2 
Opus 47— 3 

Дальнейшая судьба

Соната приобрела особую известность благодаря вдохновлённой ею повести Льва Толстого «Крейцерова соната», многократно инсценированной и экранизированной, а также вызвавшей к жизни, в свою очередь, струнный квартет № 1 Леоша Яначека (1923) с подзаголовком «Крейцерова соната». Непосредственно в музыке соната также вызвала определённый отклик (например, Фантазия на темы Крейцеровой сонаты для флейты и фортепиано Франца Допплера).

Источники

  1. Suhne Ahn. Beethoven’s Op.47: Balance and Virtuosity. // The Beethoven Violin Sonatas: History, Criticism, Performance. — University of Illinois Press, 2004. — P.62.
  2. См., напр., [findarticles.com/p/articles/mi_qn4158/is_20070710/ai_n19354727 M. Church. Bridgetower: A Fable of 1807] // The Independent (London), 10 июля 2007.  (англ.)
  3. [www.beethoven-haus-bonn.de/sixcms/detail.php?id=5097&template=dokseite_digitales_archiv_en&_eid=5057&_ug=Piano%20and%20another%20instrument&_werkid=47&_dokid=wm108&_opus=op.%2047&_mid=Works%20by%20Ludwig%20van%20Beethoven&_seite=1 Ludwig van Beethoven, Sonate für Violine und Klavier (A-Dur) op. 47, 1. Satz, Partitur, Autograph]: Комментарий к автографу партитуры первой части сонаты на сайте Дома-музея Бетховена в Бонне.  (англ.)
  4. [chevalierdesaintgeorges.homestead.com/Bridge.html Dominique-René de Lerma. George Augustus Polgreen Bridgetower]
  5. Slonimsky’s Book of Musical Anecdotes. — L. — N. Y.: Routledge, 2002. — P.103. (См. также [www.maykapar.ru/bkscd/slonim02.shtml русский перевод])

Напишите отзыв о статье "Соната № 9 для скрипки и фортепиано (Бетховен)"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Соната № 9 для скрипки и фортепиано (Бетховен)

– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.