Сражение у Парасельских островов (1974)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сражение у Парасельских островов
вьетн. Hải chiến Hoàng Sa
кит. 西沙之战

"В бою!" Китайская пропагандисткая картина
Дата

19 января 1974 г.

Место

близ островов Драмон и Дункан из Парасельского архипелага в Южно-Китайском море.

Итог

Победа китайцев

Противники
КНР КНР Республика Вьетнам (Южный Вьетнам)
Командующие
неизвестно Ха Ван Нгак (Ha Van Ngac),
Силы сторон
6 корветов, 2 десантных транспорта, возможно 4 ракетных катера 3 фрегата, 1 корвет
Потери
18 убитых
4 корвета повреждено
53 убито
1 корвет потоплен, 1 фрегат поврежден

Сражение у Парасельских островов или Сражение за острова Хоанг Ша (вьет.) или Сражение за острова Сиша (вьетн. Hải chiến Hoàng Sa, кит. 西沙之战) — сражение между военно-морскими силами Китайской Народной Республики и Республики Вьетнам (Южный Вьетнам) в ходе территориального конфликта из-за спорных Парасельских островов в Южно-Китайском море.





Предшествующие события

В конце 1973 г., когда правивший в Сайгоне режим Республики Вьетнам оказался на грани поражения во Вьетнамской войне, Китай решил установить свой суверенитет над той частью спорных Парасельских островов (в Китае назывались островами Наньша и Сиша), которые контролировала Республика Вьетнам.

15 января 1974 г. китайцы под видом рыбаков высадились с переоборудованных под десантные суда рыболовецких траулеров на необитаемые острова Робер, Мани, Дункан и Дрюмон. Над островами был поднят флаг КНР как знак китайского суверенитета над ними. В тот же день к островам прибыл фрегат ВМС Республики Вьетнам «Ли Тхыонг Киет» (HQ-16), который доставил подкрепления на остров Пэттл, где у южновьетнамцев была метеостанция, а потом вновь занял остров Мани, сняв там китайский флаг. 17 января к архипелагу прибыл второй южновьетнамский фрегат «Чан Кхан Зу» (HQ-4). Он снял китайский флаг с острова Робер. По вьетнамским данным, остров был найден безлюдным [1]. По китайским заявлениям: Военные силы Южного Вьетнама учинили провокацию в отношении находившихся в данном районе траулеров №№ 402 и 407 китайской Рыбопромышленной компании Южного моря, а затем открыли огонь по острову Ганьцюаньдао (о.Роберт – Прим.пер.), над которым развевался государственный флаг КНР. В результате многие китайские рыбаки и бойцы народного ополчения погибли и получили ранения. Военные силы Южного Вьетнама оккупировали острова Цзиньиньдао (о.Мани – Прим.пер.) и Ганьцюаньдао .[2] Южные вьетнамцы, впрочем, признавали, что в тот день действительно имели перестрелку с китайцами, но - укрепившимися на о. Дункан. При этом фрегат «Ли Тхыонг Киет» протаранил находившийся рядом китайский траулер, сделав ему пробоину выше ватерлинии. Помимо двух траулеров вьетнамцы докладывали о присутствии в акватории двух китайских катеров. 17 января руководство КНР дало приказ своим вооруженным силам освободить захваченные Южным Вьетнамом острова. К архипелагу были направлены дополнительные боевые корабли и десантные транспорты. 18 января к спорным островам прибыли и новые южновьетнамские корабли – «Чан Бинь Чонг» (HQ-5) и «Нят Тао» (HQ-10) с силами спецназа. Было решено до подхода китайских подкреплений провести операцию по захвату Дункана. Рано утром 19 января на остров с резиновых лодок было высажено 20 южновьетнамских десантников. Они продвинулись вглубь острова, но затем были отброшены превосходящими силами китайцев и отступили к берегу. При посадке южновьетнамцев обратно на лодки китайцы открыли огонь и убили трех коммандос. Остальные вернулись на корабли. Тогда старший командир южновьетнамской Патрульной эскадры коммандер Нгак запросил по радио командование флота дать приказ на открытие огня по китайским кораблям. Такой приказ был отдан начальником штаба флота.

Силы сторон

Точные данные имеются только по составу южновьетнамской эскадры, состоявшей из четырех кораблей..

Самыми сильными были фрегаты HQ-5 «Чан Бинь Чонг» и HQ-16 «Ли Тхыонг Киет». Это были переданные сайгоновскому режиму бывшие корабли береговой обороны США – тихоходные, но с мощным артиллерийским вооружением. При водоизмещении в 1800 тонн они ходили на 18 узлах и были вооружены тремя 127-мм орудиями главного калибра, а также четырьмя спаренными 40-мм и одной спаренной 20-мм зенитными установками.

Фрегат HQ-16 «Ли Тхыонг Киет» (бывший американский эскортный эсминец) с водоизмещением в 1300 тонн имел скорость в 21 узел и был вооружен тремя 76-мм орудиями, двумя спаренными 40-мм и восемью 20-мм зенитными установками.

Самым маленьким и слабым вьетнамским кораблем был корвет (патрульный корабль) HQ-10 «Нят Тао» - бывший американский тральщик. При водоизмещении в 650 тонн он имел скорость всего в 15 узлов и был вооружен одним 76-мм орудием, двумя 40-мм и четырьмя сдвоенными 20-мм зенитными установками.

Все южновьетнамские корабли были старой американской постройки времен второй мировой войны. Они продолжительное время вели патрульную службу и находились в аварийном состоянии. У HQ-10 не действовал один из двух двигателей, у HQ-4 не могло стрелять носовое орудие. Тем не менее, южновьетнамские фрегаты были крупнее и сильнее китайских корветов.

Состав китайской эскадры у Парасельских островов вызывает споры. Китайское руководство признавало наличие в ней, помимо десантных «мирных рыболовецких траулеров» (вооруженных пулеметами) только четырех малых сторожевых кораблей: 271, 274, 389, 396. По всей видимости, речь идет об уже устаревших катерах - охотниках за подводными лодками проекта 122, строившихся в КНР по советской лицензии с 1950-х гг. При водоизмещении в 300 тонн они имели скорость около 20 узлов и были вооружены одним 85-мм орудием, двумя 37-мм зенитками и пятью крупнокалиберными пулеметами (возможно, состав вооружения был изменен).

Позднее, КНР также признала участие в сражении и двух более современных катеров-охотников – 281 и 282, которые принадлежали уже к новому типу 037 («Хайнань»). При водоизмещении в 400 тонн они могли развивать скорость в 30 узлов и несли вооружение из двух спаренных 57-мм артиллерийских установок и двух спаренных 25-мм зениток.

Южновьетнамская сторона указывала на наличие у своего противника от двух или четырех ракетных катеров типа «Комар», строившиеся в КНР по советской лицензии. При водоизмещении в 140 тонн «комары» могли развивать скорость до 35 узлов и несли четыре противокорабельные крылатые ракеты с боезарядом в 500 кг. В КНР катера также дополнительно вооружали двумя 25-мм автоматическими пушками. Китайская сторона участие в сражении своих ракетных катеров категорически отрицает.

Возможно, что ракетное вооружение имелось на китайских катерах-охотниках. Охотники типа «Хайнань» имели модификацию со смешанным артиллерийско-ракетным вооружением – четыре установки противокорабльных ракет на корме вместе одной из двухорудийных 57-мм установок .[3]. В любом случае без ракетного вооружения китайская флотилия из шести сторожевых кораблей класса корветов выглядит заведомо слабее южновьетнамской эскадры из трех фрегатов и корвета, что не согласуется с исходом сражения[4].

Ход морского сражения

Первыми к активным боевым действиям перешла южновьетнамская эскадра. Она была разделена на два отряда. HQ-5 (флагман коммодора Нгака) и HQ-4 обогнули о. Дункан с юга, а HQ-16 и HQ-10 шли к нему с севера. У островом находились четыре китайских катера-охотника и два траулера. В 10.25 19 января 1974 года южновьетнамцы открыли по ним огонь из всех орудий.

В 10:23 19 января 1974 г. южновьетнамский фрегат № 5 сблизился с нашим морским охотником № 274. Политкомиссар корабля Фэн Сунбо закричал в мегафон: «Это китайские территориальные воды, немедленно покиньте их!» В ответ с южновьетнамского корабля прозвучали выстрелы, сразившие комиссара... В завязавшемся жарком бою наш сторожевой корабль № 389 нанес серьёзные повреждения южновьетнамскому судну «Ну Тао». При этом командирская рубка нашего сторожевика была разрушена попаданием вражеского снаряда, а экипаж понес большие потери. Наши моряки вели огонь по врагу и в то же время боролись за живучесть своих судов. Тяжело раненый заряжающий Го Юйдун не покинул свой боевой пост. Когда борт корабля пробил вражеский снаряд, матрос бросился на пробоину и заткнул её своей форменкой. Он спас корабль, пожертвовав своей жизнью .[2]

Южновьетнамские и китайские корабли шли навстречу друг другу на максимальной скорости. Сблизившись, они перемешались друг с другом, из-за чего морской бой принял характер беспорядочной свалки. Пытаясь поставить противника под перекрестный огонь, южновьетнамцы поражали и собственные корабли. Особенно тяжело пострадал HQ-16, пораженный с HQ-5. 127-мм снаряд попал в машинном отделении, но не взорвался. Тем не менее «Ли Тхыонг Киет» глубоко осел в воду, его электрооборудование вышло из строя. Он сильно пострадал и от обстрела с китайских судов, получив около 820 попаданий (большинство из пулеметов и малокалиберных автоматических орудий). Много попаданий получили и другие южновьетнамские корабли. У HQ-10 вышел из строя последний работавший двигатель, и корабль остановился без хода.

Однако меньшие и более уязвимые китайские корабли пострадали гораздо сильнее. Охотник 396 получил подводную пробоину и, чтобы не затонуть, выбросился на мель. Пожар на нем тушили с помощью подошедших траулеров. Охотник 274 из-за тяжелых повреждений потерял ход. Команде катера 389 с трудом удалось потушить сильный пожар, угрожавший взрывом боеприпасов. Охотник 271 вынужден был укрыться за дымовой завесой, южновьетнамцы считали, что потопили его. Также южновьетнамцы записали себе на счет один из китайских десантных траулеров. Фактически за короткое время весь отряд устаревших китайских катеров-охотников потерял боеспособность.

Ход боя переломило прибытие новых китайских кораблей. Согласно китайским данным, это были два катера-охотники типа «Хайнань». Южновьетнамские военные сообщали о четырех ракетных катерах типа «Комар». В это время в отдалении можно было видеть 4 белопенных стрелы, направленных к Парасельским островам с северо-востока. Это были 4 китайских ракетных корабля, полным ходом шедших на соединение с китайской эскадрой. Вскоре HQ10 получил прямое попадание противокорабельной ракетой и, пылая, ушел под воду [1]. Командир «Нят Тао» капитан Нгуен Тха погиб на мостике, Быстрая потеря одного из кораблей и тяжелые повреждения другого заставили южновьетнамского командующего дать приказ об отходе. В 11 часов продолжавшийся менее 40 минут бой был завершен. Три оставшихся южновьетнамских корабля поспешно вышли из боя, даже не сняв гарнизон с о. Пэттл и не оказав помощь находившимся в воде уцелевшим из экипажа «Нят Тао».

Последующее развитие событий

Как сообщали южновьетнамские военные, они рассматривали возможность вернуться к спорному острову и выбросить свои корабли на рифы, чтобы закрепить остров за собой: Мы четко исполняли приказы нашего командования. Мы дрались, получив приказ. Когда все боевые возможности были исчерпаны, мы получили приказ выбросить суда на рифы островов, чтобы хотя бы таким образом подтвердить наш суверенитет. Этому помешал только новый приказ командования, поступивший после полудня того дня и предписывавший нам возвращаться в Дананг. По другой версии, на берег собирался выбрасываться только HQ-16, получивший тяжелые повреждения. Однако, когда стало известно, что корабль выдержит переход в Дананг, его командир отменил своё решение.

Южновьетнамское командование обратилось с просьбой о поддержке к командованию 7-го флота США, но получило отказ. Американцы мотивировали своё невмешательство нежеланием эскалации конфликта, указывая на приближение к Парасельским островам новых китайских ракетоносных кораблей, а также двух подводных лодок и истребителей МиГ-21 с базы на острове Хайнань.

После ухода южновьетнамской Патрульной эскадры китайцы заставили сдаться гарнизон на острове Пэттл, взяв в плен 48 южновьетнамских военных и американского советника-наблюдателя. Впоследствии их депортировали через Гонконг.

Тяжелой оказалась судьба выживших из числа команды потопленного корвета «Нят Тяо». Им пришлось пробыть в открытом море несколько дней на спасательных плотиках без запасов воды и пищи. 20 января 23 человека было поднято голландским танкером, 29 января – 15 человек вьетнамским рыболовецким судном. Один из них скончался за час до прихода помощи. Общие потери южных вьетнамцев составили 52 человека погибшими и 16 ранеными. Китайцы потеряли 18 человек убитыми и 67 ранеными. Вьетнамцы потеряли в сражении один боевой корабль, китайцы утверждали, что все их корабли уцелели, хотя два катера-охотника надолго вышли из строя.

Морской бой завершился убедительной победой ВМС Народно-освободительной армии Китая и установлением контроля КНР над спорными Парасельскими островами.

Напишите отзыв о статье "Сражение у Парасельских островов (1974)"

Примечания

  1. 1 2 [www.damanski-zhenbao.ru/files/arhi-06-rus.doc Битва за Парасельские острова. Из воспоминаний южновьетнамских морских офицеров]
  2. 1 2 [www.damanski-zhenbao.ru/files/arhi-19-rus.doc Морское сражение у о-вов Сиша в январе 1974 г. (китайская версия событий)]
  3. [vmf.oruzie.su/patrolships/77-chn/100-hainan Патрульный корабль «Hainan»]
  4. Наличие у китайцев ПКР, впрочем, представляется еще менее вероятным, так как в этом случае весь вьетнамский отряд мог бы быть уничтожен китайцами с безопасной дистанции.

Литература

  • [www.observer.materik.ru/observer/N7_2005/7_14.HTM Е.Канаев. Вооруженный конфликт из-за Парасельских островов]
  • [www.damanski-zhenbao.ru/37.html История пограничных конфликтов КНР. Южно-Китайское море]
  • [www.eyedrd.org/2011/07/chinese-invasion-of-paracel-islands-in-1974.html Chinese Invasion of Paracel Islands In 1974]

См. также

Отрывок, характеризующий Сражение у Парасельских островов (1974)



В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.