Стадион Юных пионеров

Стадион «Юных пионеров»

Бывшие названия	Стадион имени Томского союза пищевиков (СТСП), Московский центральный стадион юных пионеров, Спортивный центр «Юных пионеров» Стадион «Юные пионеры»
Неофициальное название	СЮП
Местоположение	Москва, Ленинградский проспект, вл. 31
Заложен	1911
Построен	01.08.1926
Открыт	1934
Реконструирован	1980
Закрыт	12.10.2015
Разрушен	2016
Владелец	ЗАО «СРЦ „Асгард“»
Вместимость	5000
Домашняя команда	«Пищевик», «Спартак»
Сайт	[syup-ruszima.ru/ szima.ru]

К:Стадионы, построенные в 1926 году

Стадио́н «Ю́ных пионе́ров» — первое специализированное физкультурно-спортивное внешкольное учреждение в СССР. Находится в районе «Беговой» Северного административного округа города Москвы, недалеко от станции метро «Динамо». 12 октября 2015 года, в канун своего 90-летия, был окончательно закрыт и фактически уничтожен. Здесь проходили соревнования Олимпийских игр 1980 по хоккею на траве.

В советское время на стадионе работало множество секций — в основном это футбольная и фигурного катания, а также стрельбы, лёгкой атлетики, конькобежного спорта. Существовали волейбольные, баскетбольные площадки и теннисные корты. Зимой они заливались для хоккея. Летом было открыто футбольное поле и беговые дорожки для лёгкой атлетики.

История

Конец XIX века

Территория стадиона «Юных пионеров» находится в непосредственной близости с местом проведения XV Всероссийской художественно-промышленной выставки 1882 года. Открылась выставка 20 мая, через пять дней после коронации Александра III. Ради предполагавшегося высочайшего визита по проекту главных архитекторов выставки А. С. Каминского и А. Э. Вебера на выставочной площадке выстроили Императорский павильон — небольшое, но очень красивое каменное здание в русском стиле. Царский павильон — единственная постройка грандиозного выставочного ансамбля, сохранившаяся до наших дней.

После этого в Ходынском «выставочном центре» проходили и другие выставки, например, Ремесленная выставка 1885 года.

К Французской торгово-промышленной выставке 1891 года Императорский павильон был капитально отремонтирован. После неё главный выставочный павильон разобрали и увезли в Нижний Новгород, где он ещё послужил на XVI Всероссийской выставке 1896 года.

Во второй половине XIX столетия в России начало развиваться организованное спортивное движение.

16 декабря 1895 года в Москве на территории нынешнего стадиона Юных пионеров состоялось торжественное открытие первой в стране руководящей развитием лыж организации — Московский клуб лыжников (МКЛ), который стал одним из первых в России и одним из самых известных до революции спортивных клубов. Эту официальную дату и принято считать днём рождения лыжного спорта в России.

В 1914 году здесь прошла Фабрично-заводская и ремесленная выставка, для которой были выстроены новые павильоны. На 1916 год было запланировано проведение беспрецедентной по размаху Всероссийской выставки, но с началом Первой мировой войны этот грандиозный проект был свёрнут.

1900—1926

Параллельно с выставочной деятельностью в стране вообще и в Москве в частности понемногу развивалась и спортивная жизнь.

В 1901 году возникло Общество любителей лыжного спорта (ОЛЛС).

С 1902 года разыгрывались личные первенства Москвы, в которых принимали участие от 5 до 25 спортсменов. Командное первенство Москвы разыгрывалось с 1910 года. Это была эстафетная гонка вокруг Москвы, дистанция составляла 60—70 вёрст. В том же году состоялся и первое лыжное первенство России: 12 москвичей, один санкт-петербуржец и один нижегородец прошли 30 вёрст по Ходынскому полю. Из 28 участников последнего дореволюционного первенства страны 25 были москвичами.

21 марта (8 марта) 1909 года популярная газета «Русское слово» в рубрике «Московскія вѣсти» опубликовала следующую новость:

У лыжниковъ.

Общество лыжниковъ получило отъ города для своего клуба въ арендное пользованіе на 8 лѣтъ Царскій павильонъ на Ходынскомъ полѣ. Кромѣ павильона, городъ даетъ лыжникамъ за дешевую арендную плату полдесятины земли съ обязательствомъ предоставлять тамъ безплатное катаніе на лыжахъ учащимся городскихъ школъ.

С этого момента и начинается официальная спортивная история этой части Ходынского поля. В 1910 году лыжный спорт в Москве стала координировать Московская лига лыжебежцев (МЛЛ). Ещё через два года власти зарегистрировали Всероссийский союз лыжников (ВСЛ), однако в отсутствие государственного финансирования заметной роли в развитии спорта он не сыграл.

Уже до революции здесь стали проводиться первые спортивные состязания.

В 1911 году здесь была построена первая в России специализированная футбольная площадка по инициативе города Москвы. Принадлежала она Московскому клубу лыжников (МКЛ), находившемуся в бывшем Царском павильоне с условием бесплатных занятий с детьми в зимний период. С этого учреждения началась история стадиона «Юных Пионеров» или коротко СЮП. Получив в своё распоряжение землю и здание Царского павильона, МКЛ начал немедленно обустраивать территорию. Появилась игровая площадка, были созданы прыжковый сектор, сектор для метания, первая и единственная на всю Москву 300-метровая гаревая дорожка.

В 1913 году здесь прошли соревнования по бегу на 100 метров. Журнал «К спорту» в номере № 9 за 1913 год опубликовал несколько фотографий с проходивших здесь соревнований, в том числе и «фотофиниш» стометровки. Первым финишировал российский и московский спортсмен Борис Котов. Большая звезда в реальной жизни была сиреневого цвета и никакой идеологической нагрузки не несла, это всего лишь эмблема клуба МКЛ. Сзади заметны корпуса больницы имени К. С. Солдатёнкова (ныне — им. Боткина), что позволяет точно привязать происходящее к местности.

В 1914 году на этом месте открылась Фабрично-заводская и ремесленная выставка. Для неё были построены новые павильоны..

В 1914—1918 гг., во время Первой мировой войны стадион пришел в запустение, и на его месте образовалось гигантское кладбище сломанных трамваев.

В 1917 году от того же Царского павильона стартует первый выезд клуба московских мотористов. Именно отсюда, от дома МКЛ (бывшего Царского павильона) стартовал первый организованный пробег тогдашних московских байкеров — членов Московского клуба мотористов — по маршруту Москва — Химки.

В 1916 году собирались открыть огромную Всероссийскую выставку, но наступали другие времена и этой задумке не суждено было осуществиться.

Командное первенство Москвы 1916 года стало крупнейшим дореволюционным лыжным соревнованием: для участия в нём восемь спортобществ выставили около 100 лыжников.

В марте 1923 года стадионный комплекс МКЛ стал собственностью Российского коммунистического союза молодёжи (РКСМ) Краснопресненского района города Москвы. Но у комсомольцев до стадиона не дошли руки, он так и остался не восстановленным.

Весна 1926 года ознаменовалась очередной реорганизацией спортивного движения в СССР. В середине апреля 1926 года президиум МГСФК постановил распустить те спортивные организации, которые строились не по производственному принципу, так называемые районные кружки. В их число попали «Красная Пресня», ОППВ, «Динамо», ЦДФК, «Красные Сокольники», «Спартак», МОСНАВ (бывший МГСФК) и некоторые другие клубы. Все члены районных команд должны были перейти в профсоюзные кружки в зависимости от своего места работы. Для проведения в жизнь этого постановления создали специальную комиссию. Мощные силовые ведомства — ОГПУ и Военвед — свои команды в итоге сохранили. Возможно, независимый статус сохранила бы и «Красная Пресня», но новаторские решения МГСФК совпали с назначением председателя Краснопресненского исполкома Николая Пашинцева председателем ЦК профсоюза пищевиков. Пашинцев любил футбол и на своей предыдущей должности немало времени отдавал команде. Помог он ей и в этой непростой ситуации, организовав перевод под крыло профсоюза пищевиков. Так «Красная Пресня» сменила хозяина и название. Отныне лучшая команда Москвы стала называться «Пищевики», полностью — команда Центрального клуба имени Томского (М. П. Томский в то время занимал должность председателя ВЦСПС).

В 1926 году союз пищевиков получил в своё ведение расположенный в Петровском парке бесхозный стадион и прилегающую к нему территорию от РКСМ Краснопресненского района Москвы. Грандиозные по масштабам работы начались в апреле 1926 года. И к июлю новая арена, крупнейшая на тот момент в СССР, была построена, получив название — стадион имени Томского союза пищевиков (СТСП).

В состав спортивного комплекса, когда он был доведен до конца, входили: 3 футбольных поля (одно основное и два тренировочных), 2 легкоатлетические дорожки, специальные площадки для отдельных видов легкой атлетики, 4 баскетбольных площадки, 4 волейбольных, пушбольная, площадка для игры в крокет, 4 теннисных корта, 3 бетонных площадки для игры в городки, специально оборудованные места под навесом для летних занятий борьбой, боксом, гирями, кегельбан, 200-метровый тир, 500-метровый велодром. Предметом гордости Стадиона имени Томского союза пищевиков была центральная арена стадиона — футбольное поле размером 85×115 метров с трибунами (на момент открытия была построена лишь одна трибуна). За футбольными матчами могли одновременно наблюдать 13 тысяч зрителей (позже стадион располагал трибунами на 8000 человек и насыпью, где могли расположиться еще 15 тысяч), в то время как «Красная Пресня», перешедшая к союзу текстильщиков и «Трехгорке», вмещала лишь 3000. Заведующим стадионом на много лет стал игрок «Пищевиков» Сергей Егоров.

1926—1950

Когда был определен регламент чемпионата, оказалось, что ни в одной из трех групп не нашлось места «Пищевикам», «Трехгорке», получившей в своё распоряжение ряд игроков распущенного МОСНАВа, ОППВ и «Динамо». Но вскоре все было улажено, хотя и не до конца. Если «Пищевики» и «Трехгорка» стали полноправными членами лиги, то «Динамо», ОППВ и «Красное Орехово» официально играли в чемпионате города вне конкурса, хотя в дальнейшем спортивная общественность и периодические издания того времени и закрывали на это решение глаза. В чемпионате Москвы 1926 года команды соревновались в трех группах, причем в первую были включены сразу 14 коллективов.

В августе 1926 года впервые состоялось всесоюзное первенство пищевиков, которое проходило на стадионе имени Томского. В его программу входил и футбольный турнир, правда, за титул лучшей команды спорили лишь москвичи и ленинградцы.

Из событий, произошедших в жизни «Пищевиков» до начала чемпионата 1929 года, стоит выделить товарищеский матч с КОРом (2:0), состоявшийся 12 мая 1929 года. Он был проведен в рамках большого спортивного праздника, посвященного открытию реконструированного и модернизированного стадиона им. Томского. В 1931 году решением ВЦСПС был ликвидирован единый профсоюз пищевиков. Он распался на два десятка мелких отраслевых профсоюзов. В новых условиях «Пищевики» перешли под крыло Всекопромсовета (МСПК). Отныне команда стала называться «Промкооперация». Реформа отразилась и на кадровом составе. В команду фабрики «Дукат». Она выступала во 2-й группе и теперь получила в своё распоряжение стадион им. Томского.

В апреле 1929 года Томский вместе с Бухариным и Рыковым были признаны «правыми уклонистами»; Томского сняли с должности, и в большой политике он с тех пор не играл (в 1936 году покончил жизнь самоубийством). Ушло его имя и из названия стадиона Добровольного спортивного общества «Пищевик». В начале 1930-х годов, в рамках политики «всё лучшее — детям», партией и правительством было принято решение ориентировать комплекс на работу с детьми и юношеством. Так на карте города Москвы появился Стадион «Юных пионеров» (СЮП). Поэтому во всех советских путеводителях датой основания СЮП считается 1932—1934 гг.

1950—2000

В 1968 году на стадионе вступил в строй легкоатлетический манеж, ограничивший стадион с северо-запада. В здание 120×30 м вписана круговая 200-метровая беговая дорожка, прямые дорожки для бега на 60 и 100 м, секторы для прыжков и метаний. Галерея второго этажа вмещает тысячу зрителей.

Внешний облик манежа по сравнению с сооружениями стадиона 1950-х годов может служить наглядным примером коренной перестройки советской архитектуры. Каркасно-панельное здание решено в строгих, лаконичных формах, крупномасштабные фасады ничем не размельчены. Стеклянные витражи высотой 4 м вдоль обеих сторон зала связывают внутренний объем с окружающей природой, а вечерами при ярко освещенном интерьере служат своеобразными экранами, на которых Велотрек движутся силуэты занимающихся спортсменов. Введенный в эксплуатацию в 1977 году новый каток с ледяной ареной 60×30 м и залом хореографии 18×9 м пришел на смену первой в нашей стране площадке с искусственным льдом 30×20 м, где десятки лет работала детская школа. В результате полной перепланировки помещений под северной трибуной организованы новые комфортабельные раздевальные с современным оборудованием и реабилитационными ваннами, пресс-центр с набором всех необходимых служб, буфеты, бары, узлы связи. Необычно наклоненные к чаше стадиона четыре трубчатые 70-метровые мачты со 120 прожекторами на каждой обеспечивают повышенную освещенность, необходимую для цветного телевидения.

В то же время, когда перестраивалась большая арена, значительно расширились и границы стадиона. На участке площадью более 30 га во второй половине 1930-х годов возникли новые сооружения — малый стадион с деревянными трибунами на три тысячи мест, тренировочное футбольное поле с гаревым покрытием. Путеводитель по Москве 1975 года сообщает:

От входа через весь стадион ведет аллея. Справа от неё — сектор баскетбола и волейбола, слева — футбольное поле с трибунами на 7 тыс. человек, легкоатлетические секторы и беговая дорожка. Далее расположены гимнастический и акробатический городки, теннисные корты, за которыми — малое атлетическое поле. Рядом с кортами — здание первого в Советском Союзе крытого катка с искусственным льдом (1955). По аллее можно пройти к Дому физической культуры, в котором есть гимнастический зал и ряд других помещений. В западном секторе расположен велотрек, построенный в 1951 г. В 1967 г. здесь вступил в строй легкоатлетический манеж… Стадион — крупнейшая детская спортивная школа, в которой занимается более 2 тыс. юных спортсменов в возрасте 5—18 лет. Здесь начинали свой путь многие выдающиеся мастера спорта: футболисты, гимнасты, легкоатлеты, фигуристы, лыжники и другие…

Ограда стадиона

Входы в парки, скверы или на стадионы и их территория благоустраивались, к проектированию привлекались ведущие архитекторы. Художественному металлу отводилась значительная роль в оформлении таких объектов. Из всего многообразия изделий, выполненных в 1930—1960 гг. для мест массового спорта и отдыха, рассмотрим высокие ограды и ворота. Эти изделия имеют некоторые общие черты:

• как правило, в качестве основы, каркаса, на котором строится рисунок ограды или ворот, используют вертикальные стержни или копья;
• композиционное решение всегда рассчитано на обзор с большого расстояния, при этом наибольшее внимание уделяется силуэту решётки;
• поскольку природный ландшафт, как правило, всегда окружает подобные сооружения, то, наряду с классической строгостью основных ритмов, включаются причудливые, свойственные московскому барокко, выразительные красивые линии. Именно они определяют живописность оград и ворот этой группы.

Одной из первых в этот период была сооружена ограда стадиона «Юных пионеров». Со стороны Ленинградского проспекта она имела высоту 3,7 м, опирается на столбы и расположенные с шагом 4 м спаренные стойки диаметром 120 мм со скрытыми под чугунной облицовкой стальными стержнями сечением 80×40 мм, между которыми дана чугунная вставка-заполнение. Центр этой вставки — крупный диск (его диаметр 90 см) с символами пионерской организации — остальное пространство заполнено растительным орнаментом. Вертикальные стержни в виде копий — из стального прута сечением 25×25 мм. — установлены с шагом 180 мм. Для увеличения зрительной толщины стержней они даны с поворотом к плоскости ограды на 45° и попарно соединены чугунными дисками. Соединения стальных элементов выполнены сваркой. Чугунные декоративные изделия двусторонние, они прикреплены к стойкам и стержням винтами.

Проект ограды стадиона «Юных пионеров» датируется 1946 годом. В этом году архитектор Ю. В. Щуко со своим помощником М. М. Арутчьяном спроектировали ограду для Центрального стадиона «Юных пионеров». Изготовил ограду Ногинский литейный завод по чертежам и эскизам.

В 2016 году инициативной группой жителей района Беговой проводится работа о включении ограды стадиона «Юных пионеров», обладающей признаками объекта культурного наследия, в единый государственный реестр объектов культурного наследия (ОКН) (памятников истории и культуры) народов Российской Федерации.

Мозаичные панно

По обоим концам ограды стадиона «Юных пионеров» располагаются две закругленные каменные угловые ниши с мозаичными панно. Мозаика «Спорт» находится территориально в конце 1-го Боткинского проезда (чётная сторона). Мозаика «Спорт и дети» территориально расположена в начале Беговой улицы (нечётная сторона), около надземного перехода через ТТК.

Мозаичное панно «Спорт»

• Местоположение: Москва, Ленинградский проспект, вл. 31
• Год выполнения: 1964
• Художник: Эльвира Павловна Жерносек (род. 1931)
• Композиция и содержание: в левой части мозаики изображены спортсмены, которые бегут по своей беговой дорожке на стадионе. В центральной части изображена девочка, выполняющая упражнения с верёвочкой (скакалкой). В правой части мозаичного панно изображены двое велогонщиков на велосипедах. Подпись автора работы на мозаичном панно отсутствует.
• Статус: «Объект, имеющий признаки объекта культурного наследия» (2016)
• Упоминания: мозаика указана в перечне основных работ Эльвиры Павловны Жерносек в справочнике Санкт-Петербургской государственной художественно-промышленной академии имени А. Л. Штиглица, кафедры монументально-декоративной живописи: «Спорт» (Стадион юных пионеров, Москва, 1964).

Мозаичное панно «Спорт и дети»

• Местоположение: г. Москва, Ленинградский проспект, вл. 31
• Год выполнения: 1964
• Художник: Мартуни Левонович Потикян (род. 1928)
• Композиция и содержание: в левом нижнем углу мозаики изображены две девочки с гимнастическими обручами. Одна из девочек стоит ровно, в левой руке держа обруч, а вторая девочка изображена в динамической позе, выполняя упражнение с обручем. В центральной части мозаики изображён вратарь, который ловит мяч, летящий к нему во время футбольного матча. В правом верхнем углу изображены три мальчика, которые выполняют упражнения с мячами. В правом нижнем углу мозаики имеется подпись автора работы «Потикян 64».
• Статус: «Объект, имеющий признаки объекта культурного наследия» (2016)
• Упоминания: мозаика указана в перечне произведений М. Л. Потикяна в альбоме «Московские монументалисты» (авт.-сост. М. Л., Терехович, 1985) и в каталоге работ М. Л. Потикяна (конец 2000-х годов).

Стадион в популярной культуре

Да, мы жили в районе Петровского парка. Стадиона «Динамо» там еще не было (его построят только в 1928-м — Прим. ред.). Но рядом был стадион имени Томского (позже его переименуют в стадион Юных пионеров, а уже в наши дни на его месте построят развлекательный и бизнес-центры — прим. ред.). Вот на этом стадионе «Спартак», можно сказать, и начинался. Мы, мальчишки, там и в футбол, и в хоккей с мячом играли.

<…> как изменился мой СЮП! Слева от меня те же невысокие трибуны стадиона, но теперь на поле положен искусственный газон, а справа тянется длинное прозрачное здание крытого манежа для легкоатлетов и, наконец, глухой прямоугольник нашего крытого катка. Народу на СЮПе значительно поубавилось, хотя вроде бы детей сейчас рождается больше, чем раньше.

На СЮПе прошло мое детство. <…>

Что представлял собой в те годы каток на СЮПе? Их было два. Один и тогда, тридцать лет назад, был закрытый, с искусственным льдом, но площадка значительно меньше нынешней, и право кататься на нем имели лишь лучшие спортсмены. Остальные занимались на открытом стадионе, К катку примыкала теплушка. В ней стояли старинные кресла, висело огромное зеркало в раме. Уроки хореографии проходили на другом конце стадиона, в Доме физкультуры, перестроенной церкви, где на втором этаже тренировались гимнасты и акробаты, внизу расположился зал хореографии, с зеркалами и станком вдоль стены. Мотались мы и на трек, погонять на велосипеде.

На СЮПе всегда было шумно и везде бегал народ. Кто в волейбол играет, кто в баскетбол. Зимой каток на стадионе заливали не только для фигуристов, по краям были проложены дорожки для конькобежцев. С конькобежцами фигуристы дружили — они целый день на льду и мы тоже. Иногда нам, совершенно незаслуженным, выпадали занятия на маленьком пятачке искусственного льда — они приходили как награды, их не пропускали…

Стадион в литературе

• Рассказ Сергея Марковича Белорусеца «Стадион Юных пионеров»
• Роман Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Двенадцать стульев», глава XXXIII

Тема уничтожения стадиона в СМИ

• В 2009 году вышла статья Б. Ляув и А. Филатова «Coalco застроит Юных пионеров».
• В марте 2016 года вышла статья В. Колыванского под названием «Власти Москвы загоняют столицу в транспортный коллапс».
• 9 марта 2016 года на радиостанции «Комсомольская правда» в эфир вышел часовой выпуск программы «Среда» с Ульяной Скойбедой. Тема выпуска — «Разрушение стадиона „Юных пионеров“».

Ссылки

• [www.plam.ru/sport/chetyre_vremeni_goda/p5.php Стадион юных пионеров] (рус.). Plarm.ru. Проверено 23 марта 2014.

Отрывок, характеризующий Стадион Юных пионеров

– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.