Схепмакер, Нико
Поделись знанием:
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
| Нико Схепмакер | |
| нидерл. Nico Scheepmaker | |
 Нико Схепмакер в марте 1979 | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
Нико Схепмакер (нидерл. Nico Scheepmaker; 13 октября 1930, Амстердам — 5 апреля 1990, там же) — нидерландский спортивный журналист, поэт, переводчик и колумнист, был известен под псевдонимами Hopper и Ivo Vettewinkel[1].
Профессиональный переводчик с русского и сербохорватского, перевёл в период с 1954 по 1961 год на нидерландский 8 романов, в том числе «Доктор Живаго» Бориса Пастернака.
Содержание
Образование
- 1950 — Средняя школа
- 1950-1952 School Militaire Inlichtingen Dienst — разведшкола
- 1952-? Амстердамский университет, факультет славистики
Тривия
- Служил в разведке
- Литературный дебют состоялся в школьном журнале в 1948 году
- Известен как изобретатель неологизма Droste-effect
Биография
- G.J. van Bork en P.J. Verkruijsse, De Nederlandse en Vlaamse auteurs (1985)
Библиография
- Poëtisch fietsen (1955)
- De kip van Egypte (1957)
- Hollands kwartier (1966)
- Cruijff, Hendrik Johannes, fenomeen 1947—1984 (1972)
- Hopper’s Holland (1973)
- De Paus? Daar krijg ik een kind van (1975)
- Het jonge vadersboek (1977)
- Het Zweedse wittebrood (1979)
- Het meest bekeken programma (1981)
- Het smoezenboek (1982)
- Ach(t) vader, niet meer! (1985)
- De paus in Nederland (1985)
- Aapje, aapje, aapje, olifantje, aapje (1987)
- Een stukje taalgebeuren dus … (1987)
- Het bolletje van IBM (1987)
- Het rijmt, dat scheelt (1987)
- Rembrandt heeft nooit gevoetbald (1989)
- De gedichten (1991)
- Over alles (1991)
- Maar mooi! (1992)
- Ajax en de kunst van het voetballen (1993)
- Het grote jonge vadersboek (1993)
- Voor Oranje trillen al mijn snaren (1994)
Напишите отзыв о статье "Схепмакер, Нико"
Примечания
- ↑ [www.inghist.nl/Onderzoek/Projecten/BWN/lemmata/bwn6/scheepmaker Scheepmaker, Nico (1930-1990)]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Схепмакер, Нико
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
