Исчезнувшие сёла (Ленинский район)
Поделись знанием:
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.
Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.
17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.
– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
(перенаправлено с «Сёла Ленинского района Крыма, исчезнувшие после 1948 года»)
Содержание
Сёла, включённые в состав других населённых пунктов
За обозримый период на территории района документально подтверждено объединение 19 сёл.
| Сёла, включённые в состав других населённых пунктов | ||||
|---|---|---|---|---|
| Село | К кому присоединено | Старое название | Годы включения | |
| Афанасьево | Мысовое | Казантип татарский | с 1954 по 1968 годы | |
| Васильевка | Приозёрное | — | с 1954 по 1968 год | |
| Кипчак | Калиновка | — | с 1892 по 1902 год | |
| Коренково | Заветное | Коп-Такил | до 1954 года | |
| Ляховка | Осовины | — | с 1954 по 1968 год | |
| Нижний Кучугень | Высокое | — | 18 мая 1948 года | |
| Огородное | Приозёрное | Чурубаш татарский | с 1954 по 1968 год | |
| Паша-Салын | Приморское | — | 18 мая 1948 года | |
| Рыбное | Мысовое | Казантип-Коса | с 1954 по 1968 год | |
| Селезнёвка | Дорошенково | Мамат | 18 мая 1948 года | |
| Семь Колодезей | Ильичёво | — | с 1954 по 1968 год | |
| Чапаево | Калиновка | Астабань | с 1954 по 1968 год | |
| Черняково | Горностаевка | Султановка | с 1954 по 1968 годы | |
О некоторых поселениях зачастую известно только из данных об их объединении:
- Вишнёвое — посёлок, присоединён в период с 1954 по 1968 годы к Багерово
- Мирный — посёлок, присоединён в период с 1954 по 1968 годы к Приозёрному
- Новоукраинка — посёлок, присоединён в период с 1954 по 1968 годы к Багерово
- Павловка — посёлок, присоединён в период с 1954 по 1968 годы к Луговому
- Первомайское — село, присоединённое в период с 1954 по 1968 годы к Багерово
- Сердюково — село, присоединённое 18 мая 1948 года к Приморскому
- Узун-Аяк болгарский — село, присоединённое 18 мая 1948 года к Широкому
Сёла, исчезнувшие до 1926 года
| Сёла, исчезнувшие до 1926 года | ||||
|---|---|---|---|---|
| Село | Координаты | Годы упразднения | ||
| Ак-Шеих | 45°21′20″ с. ш. 36°05′25″ в. д. / 45.35556° с. ш. 36.09028° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.35556&mlon=36.09028&zoom=13 (O)] (Я) | до 1865 года | ||
| Аппас | 45°11′35″ с. ш. 35°39′25″ в. д. / 45.19306° с. ш. 35.65694° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.19306&mlon=35.65694&zoom=13 (O)] (Я) | до 1842 года | ||
| Аткары-Карса | 45°12′45″ с. ш. 35°48′20″ в. д. / 45.21250° с. ш. 35.80556° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.21250&mlon=35.80556&zoom=13 (O)] (Я) | с 1892 по 1900 год | ||
| Аткары-Коджанки | 45°07′50″ с. ш. 36°19′15″ в. д. / 45.13056° с. ш. 36.32083° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.13056&mlon=36.32083&zoom=13 (O)] (Я) | |||
| Баджак-Киргиз | 45°06′05″ с. ш. 35°52′20″ в. д. / 45.10139° с. ш. 35.87222° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.10139&mlon=35.87222&zoom=13 (O)] (Я) | с 1829 по 1842 год | ||
| Бешуйлы | 45°27′15″ с. ш. 36°11′45″ в. д. / 45.45417° с. ш. 36.19583° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.45417&mlon=36.19583&zoom=13 (O)] (Я) | с 1865 и 1876 год | ||
| Биели | 45°20′55″ с. ш. 36°22′55″ в. д. / 45.34861° с. ш. 36.38194° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.34861&mlon=36.38194&zoom=13 (O)] (Я) | — | ||
| Бураш | 45°23′45″ с. ш. 36°20′40″ в. д. / 45.39583° с. ш. 36.34444° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.39583&mlon=36.34444&zoom=13 (O)] (Я) | до 1889 года | ||
| Бурулкая-Сеит-Эли | 45°17′30″ с. ш. 35°57′15″ в. д. / 45.29167° с. ш. 35.95417° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.29167&mlon=35.95417&zoom=13 (O)] (Я) | с 1829 по 1842 год | ||
| Гурьевская Скала | 45°15′55″ с. ш. 35°57′15″ в. д. / 45.26528° с. ш. 35.95417° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.26528&mlon=35.95417&zoom=13 (O)] (Я) | с 1902 по 1915 год | ||
| Джанкой-Ортель | 45°12′20″ с. ш. 36°17′30″ в. д. / 45.20556° с. ш. 36.29167° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.20556&mlon=36.29167&zoom=13 (O)] (Я) | с 1915 по 1926 год | ||
| Джан-Чора | 45°15′25″ с. ш. 36°10′45″ в. д. / 45.25694° с. ш. 36.17917° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.25694&mlon=36.17917&zoom=13 (O)] (Я) | с 1842 по 1865 год | ||
| Кады-Келечи | 45°13′10″ с. ш. 35°55′20″ в. д. / 45.21944° с. ш. 35.92222° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.21944&mlon=35.92222&zoom=13 (O)] (Я) | с 1892 по 1900 год | ||
| Каралар | 45°20′35″ с. ш. 35°51′25″ в. д. / 45.34306° с. ш. 35.85694° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.34306&mlon=35.85694&zoom=13 (O)] (Я) | с 1829 по 1842 год | ||
| Кармыш-Бешкуй | 45°18′40″ с. ш. 36°21′35″ в. д. / 45.31111° с. ш. 36.35972° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.31111&mlon=36.35972&zoom=13 (O)] (Я) | до 1865 года | ||
| Кият-Сараймин | 45°19′05″ с. ш. 35°46′45″ в. д. / 45.31806° с. ш. 35.77917° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.31806&mlon=35.77917&zoom=13 (O)] (Я) | до 1900 года | ||
| Коджай | 45°18′50″ с. ш. 35°47′50″ в. д. / 45.31389° с. ш. 35.79722° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.31389&mlon=35.79722&zoom=13 (O)] (Я) | до 1900 года | ||
| Койташ-Дере | 45°17′35″ с. ш. 35°42′10″ в. д. / 45.29306° с. ш. 35.70278° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.29306&mlon=35.70278&zoom=13 (O)] (Я) | с 1876 по 1887 год | ||
| Кончи | 45°17′20″ с. ш. 35°39′30″ в. д. / 45.28889° с. ш. 35.65833° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.28889&mlon=35.65833&zoom=13 (O)] (Я) | с 1889 по 1892 год | ||
| Кучук-Коджалар | 45°16′20″ с. ш. 35°45′20″ в. д. / 45.27222° с. ш. 35.75556° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.27222&mlon=35.75556&zoom=13 (O)] (Я) | с 1889 по 1892 год | ||
| Кыр-Найман | 45°14′45″ с. ш. 36°12′25″ в. д. / 45.24583° с. ш. 36.20694° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.24583&mlon=36.20694&zoom=13 (O)] (Я) | до 1900 года | ||
| Найман | 45°05′35″ с. ш. 35°47′25″ в. д. / 45.09306° с. ш. 35.79028° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.09306&mlon=35.79028&zoom=13 (O)] (Я) | |||
| Орта-Аул | 45°04′50″ с. ш. 36°16′15″ в. д. / 45.08056° с. ш. 36.27083° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.08056&mlon=36.27083&zoom=13 (O)] (Я) | с 1915 по 1926 год | ||
| Текели-Кипчак | 45°11′45″ с. ш. 35°45′25″ в. д. / 45.19583° с. ш. 35.75694° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.19583&mlon=35.75694&zoom=13 (O)] (Я) | с 1829 по 1842 год | ||
| Тереклы-Карса | 45°07′50″ с. ш. 35°47′00″ в. д. / 45.13056° с. ш. 35.78333° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.13056&mlon=35.78333&zoom=13 (O)] (Я) | с 1902 по 1915 год | ||
| Тобечик | 45°07′50″ с. ш. 35°47′00″ в. д. / 45.13056° с. ш. 35.78333° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.13056&mlon=35.78333&zoom=13 (O)] (Я) | |||
| Чабак | 45°04′40″ с. ш. 36°16′40″ в. д. / 45.07778° с. ш. 36.27778° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.07778&mlon=36.27778&zoom=13 (O)] (Я) | с 1915 по 1926 год | ||
| Чубуртма-Сарт | 45°15′20″ с. ш. 36°04′00″ в. д. / 45.25556° с. ш. 36.06667° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.25556&mlon=36.06667&zoom=13 (O)] (Я) | с 1902 по 1915 год | ||
| Экитав-Кочеген | 45°09′30″ с. ш. 36°19′40″ в. д. / 45.15833° с. ш. 36.32778° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.15833&mlon=36.32778&zoom=13 (O)] (Я) | |||
О некоторых населённых пунктах в доступных источниках встречаются одно-два упоминания, иногда даже установить точное местоположение пока не представляется возможным:
- Азгана-Седжеут — 45°14′45″ с. ш. 36°01′50″ в. д. / 45.24583° с. ш. 36.03056° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.24583&mlon=36.03056&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось в центре района, примерно в 2,5 км к югу от села Фонтан[1]. Встречается только на картах 1842 и 1865—1876 годов, как развалины.
- Аргин-Тобечик (вакуф) — встречается только в Статистическом справочнике Таврической губернии 1915 года[2], как хутор Петровской волости Феодосийского уезда.
- Аут — 45°03′45″ с. ш. 36°12′05″ в. д. / 45.06250° с. ш. 36.20139° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.06250&mlon=36.20139&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на юго-востоке района, примерно в 6 км к юго-западу от села Марьевка[3]. Встречается только на карте 1842 года, где обозначен условным знаком «малая деревня», то есть, менее 5 дворов.
- Аут — 45°04′45″ с. ш. 36°12′50″ в. д. / 45.07917° с. ш. 36.21389° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.07917&mlon=36.21389&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на юго-востоке района, на северном берегу Киркояшского озера, примерно в 4 км к юго-западу от села Марьевка[3]. Встречается только на карте 1842 года, где обозначен условным знаком «малая деревня», то есть, менее 5 дворов.
- Ауты — 45°03′40″ с. ш. 36°15′10″ в. д. / 45.06111° с. ш. 36.25278° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.06111&mlon=36.25278&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на юго-востоке района, примерно в 5,5 км к югу от села Марьевка[4]. Встречается на карте 1842 года, где обозначен условным знаком «малая деревня», то есть, менее 5 дворов и на трёхверстовой карте 1865—1876 года, без указания числа дворов.
- Бештарим — встречается только в «…Памятной книжке Таврической губернии на 1902 год», как деревня Сарайминского сельского общества Сарайминской волости с 32 жителями, домохозяйств не имеющими.
- Биюк-Тама — 45°02′55″ с. ш. 35°49′45″ в. д. / 45.04861° с. ш. 35.82917° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.04861&mlon=35.82917&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на юго-западе района, примерно в 10 км к югу от села Яркое[5]. Только на карте 1842 года, как развалины.
- Власенка — 45°27′20″ с. ш. 35°15′10″ в. д. / 45.45556° с. ш. 35.25278° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.45556&mlon=35.25278&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на Арабатской стрелке, примерно в 19 км к северо-западу от современного села Соляное[6]. По «Списку населённых мест Таврической губернии по сведениям 1864 г.», во Власенковской почтовой станции числился 1 двор и 8 жителей, по «…Памятной книжке Таврической губернии на 1892 год» в деревне Владиславской волости жителей и домохозяйств не числилось.
- Дёрткюль-Ойсул — 45°18′40″ с. ш. 35°52′00″ в. д. / 45.31111° с. ш. 35.86667° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.31111&mlon=35.86667&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на севере района и Керченского полуострова, на правом берегу реки Самарли, примерно в 2 км на северо-восток от современного села Виноградное. Встречается только на военно-топографической карте генерал-майора Мухина 1817 года, где деревня Диорткуль ойсу обозначена пустующей[7].
- Джага-Качик — встречается только в Статистическом справочнике Таврической губернии 1915 года[2], как хутор Петровской волости.
- Джага-Найман — встречается только в Статистическом справочнике Таврической губернии 1915 года[2], как 2 хутора в Петровской волости.
- Джар — 45°16′30″ с. ш. 36°18′55″ в. д. / 45.27500° с. ш. 36.31528° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.27500&mlon=36.31528&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на востоке района, у юго-западной окраины современного села Приозёрное[8]. Встречается только на карте 1842 года, где обозначен условным знаком «малая деревня», то есть, менее 5 дворов.
- Джума-Эли — встречается только в «Памятной книге Таврической губернии 1889г», как селение Сарайминской волости с 3 дворами и 7 жителями.
- Ички — встречается только в «Памятной книге Таврической губернии 1889г», как селение Петровской волости с 16 дворами и 88 жителями.
- Кир-Бурунби — 45°07′45″ с. ш. 36°07′15″ в. д. / 45.12917° с. ш. 36.12083° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.12917&mlon=36.12083&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на юго-востоке района и Керченского полуострова, у северного берега Узунларского озера, примерно в 6 км к юго-западу от современного села Пташкино. Обозначена без указания числа дворов только на военно-топографической карте генерал-майора Мухина 1817 года[9].
- Кобурта — 45°25′05″ с. ш. 36°17′10″ в. д. / 45.41806° с. ш. 36.28611° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.41806&mlon=36.28611&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на севере района, примерно в 4 км к северу от пгт Багерово[10]. Встречается только на картах 1842 и 1865—1876 годов, как развалины.
- Колтак — встречается только в «…Памятной книжке Таврической губернии на 1902 год», как деревня Владиславской волости с 9 жителями, домохозяйств не имеющих.
- Коронгаш — встречается только в «Ведомости о казённых волостях Таврической губернии 1829 г», как деревня, отнесённая к Чалтемирской волости.
- Коясан (болгарский) — встречается только в «…Памятной книжке Таврической губернии на 1892 год», как деревня Владиславской волости, в которой жителей и домохозяйств не числилось.
- Кояш (Аккозской волости) 45°15′35″ с. ш. 36°20′00″ в. д. / 45.25972° с. ш. 36.33333° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.25972&mlon=36.33333&zoom=13 (O)] (Я) — встречается в Ведомости о числе селении, названиях оных, в них дворов… состоящих в Феодосийском уезде от 14 октября 1805 года, как деревня с 4 дворами и 38 жителями и на карте 1817 года, как пустующая[11]. Возможна, та жн деревня упомянута в Камеральном Описании Крыма… 1784 года, как Мурза-кояш Дин Керченскаго кадылыка Кефинского каймаканства.
- Кояш (Кадыкелечинской волости) — встречается только в Ведомости о числе селении, названиях оных, в них дворов… состоящих в Феодосийском уезде от 14 октября 1805 года, как деревня Кадыкелечинской волости с 10 дворами и 85 жителями.
- Кунгычи — 45°08′20″ с. ш. 35°32′15″ в. д. / 45.13889° с. ш. 35.53750° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.13889&mlon=35.53750&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на юго-западе района, на границе с современной территорией Феодосийского горсовета, примерно в 3 км на северо-восток от пгт Приморский[12]. Встречается только на километровой карте Генштаба Красной армии 1941 года.
- Курулу 45°22′05″ с. ш. 36°21′20″ в. д. / 45.36806° с. ш. 36.35556° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.36806&mlon=36.35556&zoom=13 (O)] (Я) — встречается в «Списке населённых мест Таврической губернии по сведениям 1864 г.», как владельческий русский хутор с 2 дворами и 12 жителями при колодцах и в «…Памятной книжке Таврической губернии на 1902 год», как деревня Сарайминской волости Ново-Александровского сельского общества со 137 жителями без домохозяйств. Обозначена на карте Стрельбицкого в редакции 1920 года[13].
- Кушай-Ресы — 45°20′30″ с. ш. 36°20′05″ в. д. / 45.34167° с. ш. 36.33472° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.34167&mlon=36.33472&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на востоке района, примерно в 2,5 км к юго-западу от современного села Октябрьское[14]. Встречается на карте 1842 года с 30 дворами и на карте 1865—1876 года — 4 двора.
- Лампси кой — 45°13′10″ с. ш. 35°43′20″ в. д. / 45.21944° с. ш. 35.72222° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.21944&mlon=35.72222&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на юго-западе района, примерно в 1 км к югу от современного села Луговое[15]. 1500 десятин земли, как пустопорожние дачи, были отведены майору Лампси ордером князя Платона Зубова, в 1796 году[16]. Встречается на карте 1842 года, как развалины.
- Кырк — 45°21′55″ с. ш. 35°55′20″ в. д. / 45.36528° с. ш. 35.92222° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.36528&mlon=35.92222&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на севере района, в 1,5 км к западу от села Песочное[17]. На военно-топографической карте генерал-майора Мухина 1817 года Кирк обозначен пустующим, на карте 1842 года — как развалины.
- Ново-Дмитриевка — встречается только в «…Памятной книжке Таврической губернии на 1892 год», согласно которой в безземельной деревне Сарайминской волости, не входившей ни в одно сельское общество, числилось 11 жителей, домохозяйств не имеющих.
- Ново-Николаевка — встречается только в «Памятной книге Таврической губернии 1889г», согласно которой в деревне Сарайминской волости числилось 13 дворов и 78 жителей.
- Обекчи — встречается в «…Памятной книжке Таврической губернии на 1892 год», согласно которой Обекчи, с 17 жителями в 1 домохозяйстве, входило в Джапар-Бердинское сельское общество Петровской волости и в Статистическом справочнике Таврической губернии 1915 года[2], в котором записано имение Обекчи.
- Тама — 45°03′55″ с. ш. 35°48′30″ в. д. / 45.06528° с. ш. 35.80833° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.06528&mlon=35.80833&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на юго-западе района, примерно в 9 км к юго-западу от села Яркое[18]. Только на карте 1842 года, как развалины.
- Уч-Эвли — 45°08′30″ с. ш. 36°06′05″ в. д. / 45.14167° с. ш. 36.10139° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.14167&mlon=36.10139&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на юге района и Керченского полуострова, у северного берега Узунларского озера, примерно в 7 км к юго-западу от современного села Пташкино[19]. Встречается в «Ведомости о казённых волостях Таврической губернии 1829 г», как деревня, отнесённая к Чалтемирской волости. На карте 1842 года обозначен условным знаком «малая деревня», то есть, менее 5 дворов и в километре восточнее — развалины Уч-эвли, по «Списку населённых мест Таврической губернии по сведениям 1864 г.», Уч-Эвли — владельческая русская деревня с 7 дворами и 61 жителем при колодцах, на трёхверстовой карте 1865—1876 года — развалины деревни.
- Чан-Хан — 45°05′00″ с. ш. 36°16′15″ в. д. / 45.08333° с. ш. 36.27083° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.08333&mlon=36.27083&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на юго-востоке района и Керченского полуострова, примерно в 3 км к западу от современного села Яковенково[20]. На военно-топографической карте генерал-майора Мухина 1817 года деревня Шикан обозначена пустующей, на карте 1842 года, как Чан-Хан, обозначен условным знаком «малая деревня», то есть, менее 5 дворов.
- Чокрак-Бабчик — встречается в «Списке населённых мест Таврической губернии по сведениям 1864 г.», как владельческий русский хутор с 8 дворами и 42 жителями при колодцах. По «…Памятной книжке Таврической губернии на 1892 год» в безземельной деревне Чокрак-Бабчик Сарайминской волости, не входившей ни в одно сельское общество, жителей и домохозяйств не числилось.
- Чукур-Кояш (русский) — встречается только в Списке населённых пунктов Крымской АССР по Всесоюзной переписи 17 декабря 1926 г., как село Марьевского сельсовета.
- Шейхлер — 45°08′45″ с. ш. 36°07′35″ в. д. / 45.14583° с. ш. 36.12639° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.14583&mlon=36.12639&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на юге района и Керченского полуострова, примерно в 5 км к юго-западу от современного села Пташкино[21]. Встречается в Камеральном Описании Крыма… 1784 года, судя по которому, в последний период Крымского ханства Шейхлер входил в Дин Керченский кадылык Кефинского каймаканства. На карте 1842 года Шеих Лар обозначен разорённым, на трёхверстовой карте 1865—1876 года — развалины деревни.
- Шиклинская станция — 45°38′15″ с. ш. 35°03′55″ в. д. / 45.63750° с. ш. 35.06528° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.63750&mlon=35.06528&zoom=13 (O)] (Я). Почтовая станция и хутор Владиславской волости, располагались на Арабатской стрелке, примерно в 42 км к северо-западу от современного села Соляное[22]. Встречается в «Списке населённых мест Таврической губернии по сведениям 1864 г.», согласно которому на почтовой станции числился 1 двор и 12 жителей при колодцах. По «…Памятной книжке Таврической губернии на 1892 год» в Шиклинской станции, не входившей ни в одно сельское общество, жителей и домохозяйств не числилось.
- Элькеджи-Эли[23] — встречается в «…Памятной книжке Таврической губернии на 1892 год», по которой в безземельной деревне Элькеджи-Эли, не входившей ни в одно сельское общество, числилось 98 жителей, домохозяйств не имеющих и в «…Памятной книжке Таврической губернии на 1902 год» — по ней, во входившей в Ново-Александровское сельское общество деревне, числилось 86 жителей без домохозяйств.
В источниках встречаются хутора и экономии, о которых более ничего не известно:
- Барбетова — встречается в «…Памятной книжке Таврической губернии на 1892 год», согласно которой в безземельном хуторе Петровской волости, не входившем ни в одно сельское общество, жителей и домохозяйств не числилось.
- Гапкина — встречается в «…Памятной книжке Таврической губернии на 1892 год», согласно которой в безземельном хуторе Петровской волости, не входившем ни в одно сельское общество, числилось 4 жителя, домохозяйств не имеющих.
- Горькой Колодезь — 45°25′55″ с. ш. 36°30′55″ в. д. / 45.43194° с. ш. 36.51528° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.43194&mlon=36.51528&zoom=13 (O)] (Я). Располагался на северо-востоке района, примерно в 2,5 км к западу от современного села Юркино[24]. Встречается на трёхверстовой карте 1865—1876 года, без указания числа дворов.
- Куурдак — 45°20′15″ с. ш. 36°18′25″ в. д. / 45.33750° с. ш. 36.30694° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.33750&mlon=36.30694&zoom=13 (O)] (Я). Располагался на востоке района, примерно в 4 км к югу от современного пгт Багерово[25]. Встречается на военно-топографической карте генерал-майора Мухина 1817 года без указания числа дворов.
- Суикель — экономия, встречается в «…Памятной книжке Таврической губернии на 1902 год», согласно которой в экономии Сарайминской волости, входившей в Ново-Александровское сельское общество, числилось 187 жителей, домохозяйств не имеющих.
- Таш-Кишла — встречается в Статистическом справочнике Таврической губернии 1915 года[2] в составе Петровской волости.
- Шеих-Асан — экономия, встречается в «…Памятной книжке Таврической губернии на 1902 год», согласно которой в экономии Сарайминской волости, входившей в Ново-Александровское сельское общество, числилось 187 жителей, домохозяйств не имеющих и в Статистическом справочнике Таврической губернии 1915 года[2], где ещё значится и одноимённое имение.
- Шепелев — 45°25′10″ с. ш. 36°31′40″ в. д. / 45.41944° с. ш. 36.52778° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.41944&mlon=36.52778&zoom=13 (O)] (Я). Располагался на северо-востоке района, примерно в 2,5 км к юго-западу от современного села Юркино[26]. Встречается на трёхверстовой карте 1865—1876 года, без указания числа дворов.
Сёла, исчезнувшие с 1926 по 1948 год
В перечне представлены сёла, фигурирующие в «Списке населённых пунктов Крымской АССР по Всесоюзной переписи 17 декабря 1926 г» и не встречающиеся в послевоенных документах. Подавляющее большинство этих сёл были уничтожены немецкими оккупантами в 1941-44 годах, либо опустели и были заброшены в результате депортации из Крыма крымских татар, армян, болгар, греков и немцев.
| Сёла, исчезнувшие с 1926 по 1948 год | ||||
|---|---|---|---|---|
| Село | Координаты | Годы упразднения | ||
| Артезиан | 45°23′50″ с. ш. 36°05′55″ в. д. / 45.39722° с. ш. 36.09861° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.39722&mlon=36.09861&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Баш-Аул Новый | 45°06′25″ с. ш. 36°18′35″ в. д. / 45.10694° с. ш. 36.30972° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.10694&mlon=36.30972&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Башбек | 45°11′50″ с. ш. 35°47′05″ в. д. / 45.19722° с. ш. 35.78472° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.19722&mlon=35.78472&zoom=13 (O)] (Я) | до 1941 года | ||
| Бештарым | 45°10′45″ с. ш. 36°14′05″ в. д. / 45.17917° с. ш. 36.23472° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.17917&mlon=36.23472&zoom=13 (O)] (Я) | до 1941 года | ||
| Джайлав-Акташ | 45°24′35″ с. ш. 36°19′10″ в. д. / 45.40972° с. ш. 36.31944° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.40972&mlon=36.31944&zoom=13 (O)] (Я) | до 1941 года | ||
| Каралар | 45°26′40″ с. ш. 36°10′50″ в. д. / 45.44444° с. ш. 36.18056° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.44444&mlon=36.18056&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Кармыш-Келечи | 45°16′20″ с. ш. 35°58′40″ в. д. / 45.27222° с. ш. 35.97778° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.27222&mlon=35.97778&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Касьян | 45°05′25″ с. ш. 36°09′50″ в. д. / 45.09028° с. ш. 36.16389° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.09028&mlon=36.16389&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Кашик | 45°01′35″ с. ш. 35°51′55″ в. д. / 45.02639° с. ш. 35.86528° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.02639&mlon=35.86528&zoom=13 (O)] (Я) | с 1926 года по 1941 год | ||
| Кой-Асан Татарский | 45°10′45″ с. ш. 35°28′30″ в. д. / 45.17917° с. ш. 35.47500° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.17917&mlon=35.47500&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Культобе | 45°27′45″ с. ш. 36°19′10″ в. д. / 45.46250° с. ш. 36.31944° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.46250&mlon=36.31944&zoom=13 (O)] (Я) | до 1941 года | ||
| Кучук-Тархан | 45°25′50″ с. ш. 36°27′30″ в. д. / 45.43056° с. ш. 36.45833° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.43056&mlon=36.45833&zoom=13 (O)] (Я) | до 1941 года | ||
| Кыр-Кояш | 45°05′10″ с. ш. 36°12′30″ в. д. / 45.08611° с. ш. 36.20833° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.08611&mlon=36.20833&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Ленинская Скала | 45°06′10″ с. ш. 35°55′15″ в. д. / 45.10278° с. ш. 35.92083° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.10278&mlon=35.92083&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Мама Татарская | 45°27′30″ с. ш. 36°19′10″ в. д. / 45.45833° с. ш. 36.31944° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.45833&mlon=36.31944&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Мисир | 45°27′50″ с. ш. 36°16′15″ в. д. / 45.46389° с. ш. 36.27083° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.46389&mlon=36.27083&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Новый Кояш | 45°02′50″ с. ш. 36°12′30″ в. д. / 45.04722° с. ш. 36.20833° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.04722&mlon=36.20833&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Новый Свет | 45°28′40″ с. ш. 36°12′50″ в. д. / 45.47778° с. ш. 36.21389° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.47778&mlon=36.21389&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Пиялы-Сарай | 45°18′10″ с. ш. 36°06′35″ в. д. / 45.30278° с. ш. 36.10972° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.30278&mlon=36.10972&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Сююрташ | 45°27′15″ с. ш. 36°06′50″ в. д. / 45.45417° с. ш. 36.11389° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.45417&mlon=36.11389&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Тархан | 45°26′20″ с. ш. 36°25′15″ в. д. / 45.43889° с. ш. 36.42083° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.43889&mlon=36.42083&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Туркмен | 45°22′55″ с. ш. 36°21′55″ в. д. / 45.38194° с. ш. 36.36528° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.38194&mlon=36.36528&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
| Чокур-Сеит-Эли | 45°10′10″ с. ш. 35°31′10″ в. д. / 45.16944° с. ш. 35.51944° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.16944&mlon=35.51944&zoom=13 (O)] (Я) | до 1817 года | ||
| Чонгелек | 45°08′45″ с. ш. 36°23′35″ в. д. / 45.14583° с. ш. 36.39306° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.14583&mlon=36.39306&zoom=13 (O)] (Я) | до 1948 года | ||
А также поселения, упоминаемые в доступных источниках один-два раза:
- Крым-Шибань — встречается только в Списке населённых пунктов Крымской АССР по Всесоюзной переписи 17 декабря 1926 г., как село Арма-Элинского сельсовета[27]
Также в Списке населённых пунктов Крымской АССР по Всесоюзной переписи 17 декабря 1926 года встречаются хутора, более нигде не упомянутые:
- Багерова Скала — встречается в Списке населённых пунктов Крымской АССР по Всесоюзной переписи 17 декабря 1926 г., как хутор Кезского сельсовета.
- Гончаров — встречается в Списке… 1926 года, как хутор Ойсулского сельсовета.
- Мельниковых (он же Джайлав) — встречается в Списке… 1926 года, как хутор Казантипского сельсовета.
- Наташенко — встречается в Списке… 1926 года, как хутор Либкнехтовского сельсовета, с 6 дворами и 34 жителями (33 украинца и 1 белорус)[28].
- Экитав — встречается в Списке… 1926 года, как хутор Марьевского сельсовета, согласно которому в нём числилось 2 двора, население составляло 15 человек, все русские[29].
Сёла, исчезнувшие после 1948 года
Сёла, исчезнувшие в этот период, были ликвидированы, в основном, при создании в конце 1940-х годов, в южной части Керченского полуострова Керченского полигона[30] и в северной — Багеровского[31], а также проводившийся с конца 1950-х годов политики по укрупнению хозяйств и ликвидации «неперспективных» сёл с переселением их жителей в другие населённые пункты.
О некоторых населённых пунктах в доступных источниках встречаются одно-два упоминания, иногда даже установить их точное местоположение пока не представляется возможным:
- Дубровка — ликвидирована в период с 1968 по 1977 год, как село Марьевского сельсовета
- Землянки — 45°16′00″ с. ш. 35°37′00″ в. д. / 45.26667° с. ш. 35.61667° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.26667&mlon=35.61667&zoom=13 (O)] (Я) До 1948 года Алибай. Располагалось на западе района, примерно в 3 км к северо-западу от села Уварово[32]. Ликвидированы в период с 1954 по 1968 год, как посёлок Ильичёвского сельсовета.
- Калиновка — 45°19′25″ с. ш. 32°12′05″ в. д. / 45.32361° с. ш. 32.20139° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.32361&mlon=32.20139&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на востоке района, в 1 км к юго-западу от села Либкнехтовка[33]. Встречается только на километровой карте Генштаба Красной армии 1941 года.
- Красный Шар — 45°13′30″ с. ш. 35°44′05″ в. д. / 45.22500° с. ш. 35.73472° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.22500&mlon=35.73472&zoom=13 (O)] (Я). Располагалось на западе района, примерно в 1 км к юго-востоку от современного села Луговое[34]. Встречается только на карте «Старые названия и исчезнувшие города Крыма».
- Отрадное — встречается только как ликвидированное в период с 1954 по 1968 год село Батальненского сельсовета.
- Потоманово — встречается только как ликвидированное в период с 1954 по 1968 год село Семисотского сельсовета.
- Приморское — встречается только как ликвидированное в период с 1968 по 1977 год село Останинского сельсовета.
- Рожково — встречается только как ликвидированное в период с 1954 по 1968 год село Семисотского сельсовета.
- Совхоз Консервтреста — 45°22′55″ с. ш. 36°12′50″ в. д. / 45.38194° с. ш. 36.21389° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=45.38194&mlon=36.21389&zoom=13 (O)] (Я). Располагался на севере района и Керченского полуострова, примерно в 2,5 км к северо-востоку от современного села Чистополье[35]. Встречается только на километровой карте Генштаба Красной армии 1941 года
Напишите отзыв о статье "Исчезнувшие сёла (Ленинский район)"
Примечания
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_depo/?x=36.033208&y=45.246089 Трехверстовка Крыма (карта Таврической губернии). Военно-топографическое депо. 1865 г.]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Статистический справочник Таврической губернии. Ч.II-я. Статистический очерк, выпуск седьмой Феодосийский уезд, 1915 г.
- ↑ 1 2 [etomesto.ru/map-krym_1842/?x=36.199634&y=45.062448 Топографическая карта полуострова Крым. Военно-топографическое депо. 1842 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_depo/?x=36.253707&y=45.061478 Трехверстовка Крыма (карта Таврической губернии). Военно-топографическое депо. 1865 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_1842/?x=35.829232&y=45.048896 Топографическая карта полуострова Крым. Военно-топографическое депо. 1842 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_depo/?x=35.252278&y=45.456509 Трехверстовка Крыма (карта Таврической губернии). Военно-топографическое депо. 1865 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_1817muhin/?x=35.865624&y=45.310863 Военная топографическая карта полуострова Крым, составленная Мухиным. 1817 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_1842/?x=36.317179&y=45.274816 Топографическая карта полуострова Крым. Военно-топографическое депо. 1842 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_1817muhin/?x=36.119768&y=45.128854 Военная топографическая карта полуострова Крым, составленная Мухиным. 1817 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_depo/?x=36.285293&y=45.419018 Трехверстовка Крыма (карта Таврической губернии). Военно-топографическое депо. 1865 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_1817muhin/?x=36.333697&y=45.259515 Военная топографическая карта полуострова Крым, составленная Мухиным]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_genshtab1941/?x=35.536678&y=45.139027 Карта Крыма Генштаба Красной армии 1941 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_1868/?x=36.355258&y=45.367788 Карта Крыма авторства Стрельбицкого]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_depo/?x=36.333787&y=45.341669 Трехверстовка Крыма (карта Таврической губернии). Военно-топографическое депо. 1865 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_1842/?x=35.722673&y=45.219735 Топографическая карта полуострова Крым. Военно-топографическое депо. 1842 г.]
- ↑ [library.chersonesos.org/showtome.php?tome_code=26§ion_code=1 ИТУАК. Том 25 (1896). Ордера князя Платона Александровича Зубова правителю Таврической области за 1796-й год]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_1842/?x=35.922787&y=45.364921 Топографическая карта полуострова Крым. Военно-топографическое депо. 1842 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_1842/?x=35.807989&y=45.064994 Топографическая карта полуострова Крым. Военно-топографическое депо. 1842 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_depo/?x=36.101397&y=45.141665 Трехверстовка Крыма (карта Таврической губернии). Военно-топографическое депо. 1865 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_1842/?x=36.270873&y=45.083920 Топографическая карта полуострова Крым. Военно-топографическое депо. 1842 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_1842/?x=36.125455&y=45.146282 Топографическая карта полуострова Крым. Военно-топографическое депо]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_depo/?x=35.065553&y=45.638638 Трехверстовка Крыма (карта Таврической губернии). Военно-топографическое депо. 1865 г.]
- ↑ Не путать с одновременно существовавшей деревней Элькеджи-Эли.
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_depo/?x=36.515491&y=45.432029 Трехверстовка Крыма (карта Таврической губернии). Военно-топографическое депо. 1865 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_1817muhin/?x=36.307433&y=45.337424 Военная топографическая карта полуострова Крым, составленная Мухиным]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_depo/?x=36.523902&y=45.421066 Трехверстовка Крыма (карта Таврической губернии). Военно-топографическое депо. 1865 г.]
- ↑ В том же списке фигурирует и Харцыз-Шибань, которое считается предшественником села Холмогорки, пререименованного в 1948 г. из Крым-Шибани.
- ↑ Коллектив авторов (Крымское ЦСУ). [lib.rgo.ru/reader/flipping/Resource-2351/002_R/index.html Список населенных пунктов Крымской АССР по всесоюзной переписи 17 декабря 1926 года.]. — Симферополь: Крымское центральное статистическое управление., 1927. — С. 100, 101. — 219 с.
- ↑ Коллектив авторов (Крымское ЦСУ). [lib.rgo.ru/reader/flipping/Resource-2351/002_R/index.html Список населенных пунктов Крымской АССР по всесоюзной переписи 17 декабря 1926 года.]. — Симферополь: Крымское центральное статистическое управление., 1927. — С. 106, 107. — 219 с.
- ↑ [www.famhist.ru/famhist/schelkin/0006c3ed.htm#0006278c.htm Аркадий Адамович Бриш. Сер. Творцы ядерного века. 2007 г. Керченский полигон.]
- ↑ [www.geocaching.su/?pn=101&cid=2544 Багеровский аэродром]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_oldkrym/?x=35.612123&y=45.267175 Старые названия и исчезнувшие города Крыма. Топонимическая карта.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_genshtab1941/?x=36.198947&y=45.324232 Карта Крыма Генштаба Красной армии 1941 г.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_oldkrym/?x=35.739238&y=45.223967 Старые названия и исчезнувшие города Крыма. Топонимическая карта.]
- ↑ [etomesto.ru/map-krym_genshtab1941/?x=36.214397&y=45.382135 Карта Крыма Генштаба Красной армии 1941 г.]
Ссылки
- [crimea-map.com.ua/map468616_0_0.htm Карта Ленинского района Крыма, старые и новые названия]
- [crimea-map.com.ua/map468616_0_1.htm Карта Ленинского района Крыма, старые и новые названия]
- [crimea-map.com.ua/map469249_0_0.htm Карта территории Керченского горсовета, старые и новые названия.]
- [www.soldat.ru/files/f/adm_terr_preobrazovania_v_krimu_1783_1998.part1.rar Административно-территориальные преобразования в Крыму, 1783—1998 гг.]
- Дизендорф, Виктор Фридрихович. [wolgadeutsche.net/diesendorf/Ortslexikon.pdf Немцы России: населённые пункты и места поселения: энциклопедический словарь]. — Москва: Общественная Академия наук российских немцев, 2006. — 479 с. — ISBN 5-93227-002-0.
- [etomesto.ru/map-krym_oldkrym/?find=1&x=34.11&y=44.95832 Старые карты Крыма]
- [book-old.ru/BookLibrary/42001-Pam-kn-Tavricheskoy-gub/1900.-Kalendar-i-Pamyatnaya-knizhka-Tavricheskoy-gubernii-na-1900-god.html Календарь и Памятная книжка Таврической губернии на 1900 год.]
- [book-old.ru/BookLibrary/42001-Pam-kn-Tavricheskoy-gub/1892.-Kalendar-i-Pamyatnaya-knizhka-Tavricheskoy-gubernii-na-1892-god.html 1892. Календарь и Памятная книжка Таврической губернии на 1892 год]
- Вернер К.А. Алфавитный список селений // [book-old.ru/BookLibrary/42000-Tavricheskaya-gub/1889.-Sbornik-statisticheskih-svedeniy-po-Tavricheskoy-gub.-Tom-9.html Сборник статистических сведений по Таврической губернии]. — Симферополь: Типография газеты Крым, 1889. — Т. 9. — 698 с.
- [library.chersonesos.org/showtome.php?tome_code=27§ion_code=1 ИТУАК, т. 26. Лашков Ф. Ф. Исторический очерк Крымско-татарского землевладения]
- [www.archmap.ru/oldmap.htm Старые карты Крыма]
- [kartolog.ru/2009/08/specialnaya-karta-evropejskoj-rossii-s-prilegayushhej-k-nej-chastyu-zapadnoj-evropy-i-maloj-azii/ Карта Стрельбицкого (Специальная карта Европейской России)]
- Лашков Ф. Ф. Каймаканствы и в оных каймаканами кто состоит // [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Krym/XVIII/1780-1800/Kamer_opis_1784/text4.phtml?id=5744 Камеральное описание Крыма, 1784 года]. — Симферополь: Известия Таврической ученой архивной комиссии, 1888. — Т. 6.
- [etomesto.ru/krym/ Старые карты Крыма]
- [www.soldat.ru/files/f/krimskaia_obl_1968_god.part1.rar «Крымская обл. — 1968 г.»]
- [www.soldat.ru/files/f/krimskaia_obl_1977_god.part1.rar Крымская обл. — 1977]
- Указ Президиума ВС РСФСР от 18.05.1948 о переименовании населенных пунктов Крымской области
- Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 21 августа 1945 года № 619/3 «О переименовании сельских Советов и населенных пунктов Крымской области»
- [etomesto.ru/map-krym_genshtab1941/?x=36.259887&y=45.283060 Карта Крыма Генштаба Красной армии 1941 г.]
См. также
Отрывок, характеризующий Исчезнувшие сёла (Ленинский район)
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.
Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.
17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.
– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
