Тавастгус (крепость)

Крепость Хяме, Тавастгус (фин. Hämeen linna; швед. Tavastehus) — одна из средневековых государственных крепостей Финляндии. Полагают, что она была основана в конце XIII века после крестового похода ярла Швеции Биргера в Хяме.

Крепость Хяме и окружающий её ландшафт представляют собой уникальный культурный и архитектурно-исторический ансамбль, включающий парковый пояс между крепостью и городом, а также территорию казарм. Важной частью ландшафтного ансамбля являются Городской сад и парковый комплекс Ауланко.

История

История крепости Хяме насчитывает почти 700 лет. В массивных стенах крепости можно разглядеть строительные стили различных эпох и заметить остатки древних строений.

Решение о возведении крепости Хяме связывают с «крестовым походом» ярла Швеции Биргера. Точно неизвестно когда именно это случилось, но, по всей видимости, строительные работы были начаты в конце XIII века. Важнейшей целью похода ярла Биргера было более прочное объединение населенной народом хяме провинции с новой родиной — Швецией. Эта внешнеполитическая задача требовала подкрепления в виде надежного фортификационного объекта. Однако наряду с внешнеполитическим фактором не менее важной целью было обложение данью относительно зажиточной территории, что предъявляло определенные требования к формам политического управления. Все это послужило основой для строительства крепости Хяме.

Укрепленный военный лагерь

Самая старая часть крепости образует так называемый укрепленный военный лагерь. Он был окружен четырёхугольной стеной из серого камня, в трех углах которой — северном, восточном и южном — к ней примыкали оборонительные башни. Стороны крепости составляли по длине 33 метра при высоте около 7 метров. Полагают, что во дворе этой небольшой крепости располагались жилые помещения из дерева. Помимо сохранившихся стен одним из наиболее интересных памятников той поры является 12-метровый колодец, в настоящее время пересохший, который можно увидеть в так называемой Колодезной.

Крепость из серого камня

Возведенный в целях обороны укрепленный лагерь скорее всего предполагалось расширить в дальнейшем. В последние десятилетия XIII века внутреннее пространство первоначальной крепости реконструировали, построив серию помещений вдоль внешних стен. Это были жилые помещения, перекрытые сводами из кирпича, а также «крепостная изба», или главный зал, используемый сейчас как работающий по заказу ресторан. Весь первый этаж крепости — уникальный архитектурный памятник, находящийся в аутентичном пространстве и рассказывающий о жизни в Средние века.

Кирпичная крепость

Новые веяния, принятые на вооружение фортификационной архитектурой, и изменения в политическом положении государства обусловили новый этап в жизни крепости в XIV веке. В архитектуре стали стремиться к большей, чем ранее, представительности, а в оборонительном аспекте — учитывать более совершенное огнестрельное оружие.

В истории архитектуры принято именовать вторую половину XIV и XV век «эпохой кирпича» — в качестве материала для фасадов в это время применяется почти исключительно кирпич. Конструкции из кирпича позволяли добиться более изящных форм и открывали возможности для создания декоративных элементов. По своим масштабам кирпичный декор стен во дворе крепости является уникальным для Финляндии. В Средние века в Финляндии кирпич был относительно редким строительным материалом, поэтому крепость Хяме имеет в этом смысле исключительно важное значение.

Новое время

Деятельность Густава Васы по реорганизации государственного управления затронула и крепость Хяме. Бывшая резиденция правителей окружавшей крепость провинции постепенно превратилась в укрепление, находившееся под строгим контролем Короны. Несмотря на совершенствование оборонительной способности крепости, в частности, возведение двух прочных орудийных башен, одновременно начался и её медленный упадок. Бушевавшие в период правления Васы распри между братьями-принцами во время Дубинной войны коснулись и крепости Хяме, когда во время сражения взорвалась старая южная башня. По этой причине в дальнейшем были предприняты обширные ремонтные работы, одним из результатов которых стала сохранившаяся и отреставрированная лютеранская церковь на третьем этаже Петушиной башни. Густав II Адольф с супругой посетили крепость в 1626 году. Генерал-губернатор Финляндии Пер Браге Младший побывал в крепости в 1639 году и одновременно распорядился об основании города Хямеэнлинна.

Оборонительная крепость превращается в тюрьму

По распоряжению Густава III город Хямеэнлинна в 1770-х годах был перенесен на то место, где он находится сейчас. Одновременно в крепости начались обширные строительные работы, включавшие ремонт старой стены, окружавшей крепость, а также устройство земляных валов в соответствии с требованиями фортификационной техники того времени. Строения, входящие в состав окружающей крепость стены, после реставрации используются снова: в предназначавшейся изначально под тюрьму башне с крепостными воротами оборудованы офисы и залы для проведения собраний и совещаний, а другие помещения оснащены современной техникой и используются под экспозиции и для обслуживания туристов. Строительство земляных валов продолжилось и в российский период в первые десятилетия XIX века.

После Северной войны значение крепости Хяме как оборонительного военного объекта на короткий период возросло. Были предприняты попытки восстановить пришедшее в упадок оборонительное оснащение. Старую главную крепость превратили в зернохранилище. Для нужд армии построили новую королевскую пекарню.

Заключенные содержались в крепости ещё со Средневековья, но в 1837 году по проекту архитектора К. Л. Энгеля главная крепость была решительным образом преобразована в тюрьму. Позднее, в XIX веке, строения в составе крепостной стены были расширены и построены новые помещения для тюремных нужд.

Реставрационные работы

В 1956 году началась реставрация главной крепости, завершившаяся в 1979 году. Работы по воссозданию крепостных стен и валов были закончены в 1988 году. Принципом, принятым за основу при осуществлении реставрационных работ, стало воссоздание средневекового облика главной крепости. Дверные и оконные проемы, увеличенные в период использования строения под тюрьму, были заложены кирпичом до первоначальных размеров.

В настоящее время вход в главную крепость осуществляется через т. н. «Колодезную». Отреставрированный так называемый Дворик северного полигона, образуемый земляным валом, предоставляет великолепные возможности для проведения летних праздников на открытом воздухе. Валы и искусственные водоемы создают уникальный для Финляндии ансамбль фортификационных сооружений.

Литература

1. «[web.archive.org/web/20070927051325/193.184.161.234/DF/detail.php?id=252 Письмо короля Биргера]». Архивировано из оригинала 27.09.2007 на латинском языке. Национальный совет по древностям.
2. «[www.stavacademy.co.uk/mimir/NovgorodChronicle.htm Новгородская летопись]». Английский перевод.

Ссылки

[www.nba.fi/en/museums/hame_castle/ru Крепость Хяме] на сайте [www.nba.fi/en/index Музейного Ведомства Финляндии]

[www.allcastles.ru/castles/finland/hameenlinna Замок Хяме] на сайте [www.allcastles.ru www.allcastles.ru]

[www.finnishtrip.com/see/замок-хяме-в-городе-хямеенлинна/ Турим - замок Хяме] на сайте [www.finnishtrip.com www.finnishtrip.com]

Отрывок, характеризующий Тавастгус (крепость)

– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.