Тамбовский государственный педагогический институт

Тамбо́вский госуда́рственный педагоги́ческий институ́т — высшее учебное заведение в Тамбове, существовавшее в 1930—1994 годах. Объединился с Тамбовским государственным институтом культуры в Тамбовский государственный университет имени Г. Р. Державина.

1930-1941

7 ноября 1930 года постановлением Народного комиссариата просвещения РСФСР в Тамбове для подготовки кадров учителей для школ колхозной молодёжи (ШКМ) был восстановлен Тамбовский агропедагогический институт.

Институт вместе с рабфаком разместился в бывшем Дворце труда (Советская, 106). Занятия в институте начались с 1 октября, а торжественное открытие института состоялось 6 ноября. Первым директором стал Михаил Игнатьевич Суслин, а его помощником – С.С. Чесалин.

Институт состоял из четырех факультетов: общественно-литературного, физико-технического, химико-биологического и агрономического. На всех четырех факультетах обучалось 78 студентов из числа рабочих и крестьян, направленных партийными органами на учебу.

Создано 5 кафедр:

• социально-экономическая;
• физико-математическая;
• химико-биологическая;
• русского языка и литературы;
• педагогическая.

Всеми факультетами изучались дисциплины, относящиеся к агрономическому курсу:

• машиноведение;
• технология металлов;
• колхозное и совхозное строительство;
• сельскохозяйственная экономика.

Для обучения студентов дирекция института пригласила 24 преподавателей, из которых 3 человека имели ученые степени и звания: профессора – С.С. Чесалин (русский язык и литература) и Т.Г. Егоров (химия) и доцент Д.А. Рогов (физика). При институте было создано 13 кабинетов и лабораторий, учебная библиотека и при ней читальня. В библиотеке числилось 6 400 томов книг. В учебном корпусе располагались столовая и общежитие.

В 1930—1931 учебном году при институте действовали многочисленные курсы и кружки, осуществлялось шефство над пятью школами колхозной молодежи, артдивизионом, где студенты руководили кружками ликвидации неграмотности.

Постановлениями ЦК ВКП(б) от 5 сентября 1931 года и 25 августа 1932 года институт перешел на 4-х годичный срок обучения и был назван Педагогическим (директор Ф.И. Кондратьев). Задача института состояла в подготовке учителей для средних школ, рабфаков и техникумов. Агрономический факультет был объединен с химико-биологическим и преобразован в отделение политехнического труда. Физико-технический преобразован в физико-математический факультет и созданы кафедры физики (заведующий – Д.А. Рогов) и высшей математики (заведующий – Ф.П. Казаченко). Вместо общественно-литературного факультета созданы три самостоятельных факультета: исторический, экономический и литературный. Контингент студентов возрос до 270 человек. Создан вечерний институт с индустриальным уклоном. При заочном отделении института открыты краткосрочные курсы по подготовке преподавателей ШКМ, курсы повышения квалификации учителей и по подготовке в вуз.

1933-1934 годы были годами первых выпусков воспитанников института и вместе с тем дальнейшего роста учебного заведения (директор А.Т. Кудряшов). За это время институт выпустил 132 преподавателей с высшим педагогическим образованием, в том числе: 8 преподавателей по обществоведению, 30 – русского языка и литературы, 44 – физики и математики, 50 – химии и биологии. Контингент учащихся возрос до 500 человек. Созданы самостоятельные кафедры истории, химии, естествознания, математики, физики, экономики, военной физкультуры и в связи с этим расширилась учебная и научно-педагогическая деятельность вуза. В этот период приехали молодые ученые кадры из числа успешно окончивших аспирантуру Воронежского и Московского университетов: Н.М. Онуфриев, В.А. Яковлев, А.В. Банова, С.С. Трескин, К.Ф. Максимова, Ф.П. Казаченко, В.И. Черкесов и другие. К работе в институте привлекались крупные научные силы Москвы, Воронежа, Саратова. В Тамбов приезжали читать лекции профессора: Лоя, Каплинский, Загорский. На постоянную работу в институт приглашены профессора А.Г. Ярошевский, Ф.М. Шумлянский, Немыцкий, С.Д. Михайлов.

С 1 марта 1934 года при педагогическом институте открыт Учительский институт в составе двух отделений: общественно-исторического и физико-математического.

В начале 1934 - 1935 учебного года общественно-историческое отделение преобразовано в историческое (зав. Кафедрой истории В.П. Денисов) и, кроме того, в Учительском институте открыты два новых отделения: русского языка и литературы и химико-биологическое. Летом 1935 года Наркомпрос закрыл Тамбовский педагогический институт, а студенты были переведены в Воронеж. В Тамбове остался только Учительский институт с 4-мя отделениями. Тамбовский рабфак был присоединен к институту и стал основной базой контингента студентов 1 курса.

В целях изучения опыта работы школы и более успешного решения вопросов педагогической практики студентов к институту прикреплена в качестве базовой школы средняя школа № 9 города Тамбова.

В 1935 - 1936 учебном году состоялся первый крупный выпуск специалистов – 270 учителей. В 1936 - 1937 учебном году выпущено самое большое количество специалистов – 638 учителей.

В сентябре 1937 года институт переведен в помещение рабфака по улице Ленинградской, 1. Переезд значительно улучшил условия института. В этом же году химико-биологическое отделение переименовано в естественно-географическое, и заведующий отделением М.Н. Взоров пригласил на работу учителя географии П.Ф. Зименко, внесшего большой вклад в развитие факультета.

4 августа 1938 года на основании постановления СНК РСФСР за № 238 Тамбовский педагогический институт был восстановлен с тремя факультетами: историческим, языка и литературы, физико-математическим. При нем сохранился двухгодичный учительский институт с пятью отделениями: физико-математическое, историческое, языка и литературы, географическое, естествознания. Впервые создана кафедра марксизма-ленинизма.

Вуз получил статус государственного педагогического института, готовящего учителей средних школ. Появилась возможность укрепить штатный состав руководителей кафедр и их членов. На работу приглашены преподаватели вузов Москвы и Ленинграда. В институте значительно оживилась научно-исследовательская деятельность и работа по повышению квалификации. Преподаватели Д.А. Рогов, Г.М. Михалев, В.Д. Зобов, Шишкин, Нелькин и др. сдали кандидатский минимум.

1 сентября 1939 года при Тамбовском учительском институте открыт трехгодичный факультет иностранных языков по специальностям: английский, немецкий, французский.

Открыто заочное отделение с 5 факультетами, профессорско-преподавательский состав увеличился до 79 человек, среди которых были 10 человек доцентов – кандидатов наук. К этому времени институт имел 3 общежития на 600 человек, 3 дома научных работников на 42 квартиры. При учебном корпусе была столовая с пропускной способностью до 2000 человек в сутки, клуб на 500 мест, актовый зал, звуковое кино, джаз-оркестр и оркестр духовой музыки.

Вероломное нападение гитлеровской Германии на Польшу в 1939 году и война с Финляндией в 1939-40-х годах внесли значительные изменения в жизнь института. В декабре 1939 года институт спешно (за одни сутки) переведен в здание школы № 52, а учебный корпус передан под госпиталь. В суровую морозную зиму 1940 года вынуждены были учебные занятия проводить в разных школах, затем в студенческом общежитии, и только в апреле возвратились в своё помещение.

1940 - 1941 учебный год был одним из наиболее благоприятных для учебно-педагогической и научно-исследовательской деятельности института. Был проведен капитальный ремонт всех зданий института. Пополнилось учебное и хозяйственное оборудование, а библиотека – необходимой литературой. Институт провел организованный набор студентов и хорошо завершил учебный год. В институте работали спортивные секции, которые посещали и преподаватели во главе с директором Н.М. Онуфриевым и завучем М.М. Кривиным. Они занимались гимнастикой, катались на коньках, совершали лыжные прогулки, осваивали бальные танцы.

Институт в годы Великой Отечественной войны

Начавшаяся Великая Отечественная война нарушила мирное течение жизни института. В первые годы войны свыше 60 студентов и преподавателей ушли добровольцами на фронт. Десятки студенток-старшекурсниц стали заниматься на курсах медицинских сестер запаса за счет своего отдыха. Студенты своим самоотверженным трудом на производстве, строительстве оборонительных сооружений, в колхозах и совхозах содействовали укреплению оборонной мощи страны. В первый год войны было собрано и передано в фонд обороны 67488 руб. Подчинение всей работы интересам фронта требовало перестройки учебной и научной деятельности института, руководимого в эти непростые годы Георгием Михайловичем Михалевым.

В связи с необходимостью срочной подготовки новых специалистов срок обучения был сокращен до трех лет. В начавшемся 1941 - 1942 учебном году в институт поступило свыше 400 студентов. В годы войны в нем работало 3 профессора (один из них доктор наук) и 12 доцентов, 10 из которых имели ученые степени кандидатов наук. За военные годы профессорско-преподавательский состав института провел большую научно-исследовательскую работу. Так, ассистент кафедры физики К.И. Картушов работал над конструкцией нового рода оружия; Д.Т. Артеменко усовершенствовал угольный противогаз.

В марте 1943 года, в связи с приказом ВКВШ, обязующим студентов вузов овладеть одной из военных специальностей, в институте введены факультативные курсы медсестер, радиотелеграфии и преподавателей физкультуры. За годы войны институт подготовил 224 медсестры запаса. Собрано 110942 руб. в фонд обороны (в том числе 17469 руб. на бронепоезд «Тамбовец» и 1527 руб. в фонд танковой колонны «За передовую науку»), выработано в колхозах и совхозах свыше 15 тысяч трудодней. Для воинских частей и населения было прочитано 1500 лекций.

В сентябре 1944 года, в связи с тем, что здание по Ленинградской улице, 1, было занято Суворовским училищем, институт переведен в здание по Советской улице, 93, в котором размещался госпиталь. В 1944 году были созданы дополнительно кафедры русского языка, литературы, естествознания, географии, английского, немецкого и французского языков. Заведующей кафедрой английского языка стала Е.В. Купфер.

Имена фронтовиков, не вернувшихся с полей войны

Л.Е. Борисов, М.Д. Шишкин, П.Ф. Буторин, В.Д. Кочергин, В.И. Удодов и многих другие. Трагически погиб при разрыве бомбы в Тамбове первый руководитель химико-биологического факультета М.Н. Взоров.

Послевоенные годы

После окончания войны восстановилась нормальная работа института. В число студентов влились демобилизованные воины, вернулись преподаватели: А. Завадский, И. Солдатов, Н. Окатов, П. Бокарев, Г. Ремезов, М. Гуревич, М. Бруни, Г. Зыканова, П.И. и Д.И. Поздняковы, А. Разумовский, Л. Чугай, Б. Горелов и др.

В 1945 году открыт географический факультет. Из-за трудностей материального обеспечения, нехватки преподавателей, Н.В. Тарасевич (заведующий кафедрой географии), П.Ф. Зиненко (декан факультета), Н.Б. Качоровская вынуждены были вести по несколько предметов. По воспоминаниям Качоровской Н.Б., послевоенная жизнь института была очень насыщенной, студенты – бывшие фронтовики – «занимались с особенным упорством и старанием».

В 1947 году при Тамбовском пединституте организован факультет физического воспитания и спорта (декан Поздняков Д.И.) с кафедрами: теории физического воспитания, гимнастики и подвижных игр, спорта и спортивных игр.

Первыми студентами были 27 юношей и девушек, в числе которых участники войны. На спортфаке работали кафедры: спорта, гимнастики, теории, игр и методкабинет.

По «Трудовому списку» преподавателя-биолога В.Е. Карандеева, который хранится в фонде университетского музея, явствует, что с 1939 по 1956 год он трудился в ТГПИ на химико-биологическом и естественно-географическом отделениях, руководил педагогической практикой студентов и естественнонаучной секцией областного лекционного бюро. Он долгие годы вел фенологические наблюдения и серьезно занимался орнитологией. Профессиональная и творческая деятельность такой личности оставила глубокий след в воспитании и обучении последующих поколений студентов.

В 1950 году пединститут стал вузом 1 категории.

В год своего двадцатилетия учебное заведение имело 7 факультетов. Вместо химико-биологического образован факультет естествознания. Открыты вновь: факультет иностранных языков с отделениями немецкого, английского, французского языков; географический; физического воспитания. Всего в педагогическом институте обучалось 1 929 человек, в том числе 391 – в учительском институте. В вузе работало 164 преподавателя, из них профессоров – 2; доцентов и кандидатов наук – 36; недипломированных преподавателей и ассистентов – 126.

В 1952 году Учительский институт ликвидирован, а студентам 2 курса предоставлена возможность закончить обучение в педагогическом институте по плану учительского института.

В сентябре 1954 года в пединституте открыто вечернее отделение с тремя факультетами: математическим, литературным, географическим (заведующий – Г.Д. Ткачев).

С 1950 по 1955 годы в составе факультетов произошли некоторые изменения: исторический и литературный факультеты стали единым историко-филологическим факультетом, а факультет естествознания закрыт и переведен в Мичуринский педагогический институт. Географический факультет преобразован в естественно-географический. Количество факультетов уменьшилось до пяти.

На физико-математическом факультете в 1950 году разделяется кафедра высшей математики на кафедру математического анализа (заведующий – С.С. Трескин) и алгебры и геометрии (заведующий – С.А. Пясецкий), а в 1956 году образованы кафедры высшей математики (заведующий – А.Л. Пикус) и элементарной математики (заведующий – К.А. Рупасов).

С 1956 - 1957 учебного года институт перешел на 5-летний срок обучения, кроме факультета физического воспитания. Институт возглавил ректор Стефан Васильевич Винокуров. С 1957 года начался период укрепления материальной базы института. В этом году при участии студентов, служащих и преподавателей было капитально отремонтировано южное крыло учебного корпуса с надстройкой второго этажа по улице Советской, 93. В результате этого институт получил дополнительно 23 аудитории учебной площади.

С 1958 года в институте стал работать спортивный клуб (председатель Н.Е. Анурьев, а с 1969 года – В.Л. Бибик). Летом 1959 года в целях решения задачи массового развития физической культуры, спорта и туризма при пединституте открыт студенческий оздоровительно-спортивный лагерь. Он организован в живописном районе Галдымского лесхоза на берегу реки Цны.

Подъем научно-исследовательской работы учебного заведения в 1950-60-е годы был обусловлен научной деятельностью известных профессоров, в числе которых особое место занимает крупнейший ученый с мировым именем, член-корреспондент Международной академии историков науки в Париже, доктор физико-математических наук Павел Сергеевич Кудрявцев. Его фундаментальный труд «История физики» и поныне остается одной из лучших книг по истории естественных наук. Созданная им кафедра теоретической физики провела первую (1958 г.) и четвертую (1968 г.) межвузовские конференции по истории физико-математических наук, Всесоюзные конференции 1971, 1974 годов. Он был создателем областного отделения общества «Знание», членом областного комитета защиты мира. По его инициативе в 1972 году был создан Музей истории физики.

Многое сделал в области изучения русской и славянской литератур доктор филологических наук профессор Николай Иванович Кравцов, работавший в ТГПИ в годы сталинской опалы (1939-60-е гг.) и только в хрущевскую «оттепель» вновь приглашенный в институт славяноведения АН СССР. Н.И. Кравцов – автор двухтомной монографии «Сербскохорватский эпос», которая стала его докторской диссертацией.

Докторскую диссертацию по физиологии человека защитил в эти годы И.М. Виш. Многие воспитанники пединститута после окончания аспирантуры остались работать в родных стенах: зав. Кафедрой марксизма-ленинизма Н.А. Окатов, доцент этой кафедры П.И. Бокарев, секретарь партийной организации института ст. преподаватель Ю.П. Марченко, преподаватели Г.М. Тепляков, Е.В. Авдошенко, В.И. Бочарова и др.

В 1960 - 1961 учебном году в пединституте открыт химико-физический факультет. Филологический факультет был разделен на два факультета: историко-филологический и иностранных языков. На факультете иностранных языков с 1961 года подготовка выпускников стала вестись одновременно по двум языкам. Работали известные преподаватели: К.П. Гинтофт, Д.Г. Эдигер, Г.Н. Броудо, З.М. Лачинова и др. В 1966 году образована общеинститутская кафедра иностранных языков (заведующая – М.Д. Веселовзорова).

В 1960 году кафедра естествознания разделена на кафедру ботаники и зоологии. Заведовал кафедрой ботаники Б.Б. Горелов(1961-64 гг.). Опытный преподаватель, доцент кафедры естествознания В.И. Кровякова, работавшая в институте с 1946 года, в 1962-63 годах возглавила химико-биологический факультет.

В 1960 году во дворе учебного химико-физического факультета были построены учебные мастерские, а с января 1961 года вступило в эксплуатацию студенческое общежитие на 400 мест на Полковой улице, 36. В марте 1963 года 46 семей преподавателей и служащих въехали в новый жилой дом, построенный на Пионерской улице, 5. В течение 10 месяцев 1967 года было построено студенческое общежитие на 1050 мест на Советской улице, 181.

В институте созданы хореографический коллектив «Тамбовская березка» и большой студенческий хор, оркестр народных инструментов и духовой оркестр.

В 1971 году на базе пединститута открыт Университет учителя с 12 отделениями. В 1977 году организован факультет педагогики и методики начального обучения, а в 1979 году – и одноименная кафедра. Организатором и первым руководителем факультета стала Н.Г. Агаркова. Вместе с ней трудились преподаватели Т.Н. Прокудина, Л.А. Ведищева, Л.И. Сергеева, С.А. Говердовская.

В 1972 году был сдан в эксплуатацию учебный корпус на Комсомольской площади, 5, где разместились три факультета: историко-филологический, физико-математический и факультет физического воспитания, а также библиотека с читальным залом. В 1972 году закрыто вечернее отделение института.

С 1970 по 1973 год историческим факультетом организованы широкомасштабные археологические исследования в бассейне реки Цны под руководством доцента кафедры истории Л.И. Чуистовой, результаты которых были освещены в её монографии «Древнейшее население Тамбовщины».

В 1980 году институт отметил своё 50-летие. Указом Президиума Верховного Совета СССР № 2489 от 15 июля 1980 года ТГПИ был награждён орденом «Знак Почета» и стал именоваться Тамбовским ордена «Знак Почета» государственным педагогическим институтом.

За 50 лет своего существования институт подготовил почти 35 тысяч учителей, 158 из которых стали заслуженными учителями РСФСР, 80 – докторами и кандидатами наук. В 1980 году был издан «Библиографический указатель к ученым запискам и сборникам Тамбовского ордена «Знак Почета» государственного педагогического института», в который включены сведения о материалах межвузовских научно-практических конференций, а также об учебных и методических пособиях, написанных коллективом преподавателей ТГПИ.

«Почетная Книга» института

В неё занесены имена многих известных преподавателей: В.А. Яковлев, П.С. Кудрявцев, А.А. Следников, Л.И. Чуистова, Б.Б. Горелов, М.И. Рыженко, Т.К. Малахова, С.А. Говердовская, Л.К. Чугай, А.Л. Хайкин, Г.Е. Борисов, Л.С. Минченко, Н.А. Окатов, Н. Полянская, Г.И. Захарова, Л.Г. Дьячков, О.В. Щекочихин, В.П. Панина, С.Б. Прокудин, Г.А. Протасов, А.Я. Киперман, Я.Н. Циколь, В.К. Мисник и др.

Славу институту принесли и такие известные преподаватели как Б.Ф. Билимович, автор книги «Физические викторины в средней школе», В.В. Никитин, Н.И. Кравцов, под руководством которого коллективом кафедры был написан учебник «История русской литературы второй половины XIX века», Б.Н. Двинянинов, автор фундаментальных работ по «Слову о полку Игореве» и т.д.

Награждённые преподаватели вуза

• Кудрявцев П.С. – ордена Ленина, Октябрьской революции и медали;
• Хайкин А.Л. – орден Трудового Красного Знамени;
• Яковлев В.А. – два ордена Трудового Красного Знамени;
• Рузаев В.А. – орден «Знак Почета», за Отечественную войну – орден Боевого Красного Знамени, два ордена Красной Звезды;
• Громакова Т.А. – медаль «За трудовое отличие»;
• Иванов Л.А. – медаль «За трудовое отличие»;
• Минченко Л.С. – орден «Знак Почета»;
• Артеменко Д.Т. – орден «Знак Почета»;
• Карандеев В.Е. – орден «Знак Почета»;
• Банова А.В. – медаль «За трудовую доблесть»;
• Мисник К. – орден Отечественной войны 2 степени, два ордена Красной Звезды;
• Дымова М.М. – орден Красной Звезды;
• Саяпин И.Г. – ордена Боевого Красного Знамени и Красной Звезды;
• Следников А.А. – орден Боевого Красного Знамени;
• Окатов Н.А. – орден Отечественной войны 2 степени;
• Аникин В.И. – орден Боевого Красного Знамени;
• Подъяпольский И.Л. – орден Славы;
• Максимова К.Ф. – орден Трудового Красного Знамени;
• Михалев Г.М. – ордена Ленина и «Знак Почета»;
• Поздняков Д.И. – орден «Знак Почета»;
• Рогов Д.А. – орден Трудового Красного Знамени;
• Успенский И.В. – орден Трудового Красного Знамени.

На момент объединения

Тамбовский ордена «Знак Почёта» государственный педагогический институт имел в своем составе восемь факультетов: русского языка и литературы, иностранных языков, естественный, исторический, физической культуры, экономико-юридический, начальных классов. На очном и заочном отделениях обучалось более пяти тысяч студентов по 22 специальностям. Учебно-воспитательную и научно-исследовательскую работу вели 387 преподавателей, среди которых 25 профессоров, 23 доктора наук, 174 кандидата наук, 115 доцентов. В институте функционировали 33 кафедры, работал вычислительный центр.

Литература

• Кулешова, Людмила [www.tamlife.ru/index.php/2010-08-14-09-51-57/item/268-русский-язык-как-основа-безопасности-страны.html Русский язык как основа безопасности страны] // Тамбовская жизнь. — 19.10.2010.
• Масликова, Татьяна [www.ug.ru/archive/41892 Между овощами и психологией] // Учительская газета. — 30.08.2011. — № 35.
• ГАТО (Государственный архив Тамбовской области). Ф. Р-2775 (ТГПИ)
• [www.tstu.ru/win/tambov/letopis/letopis.htm Памятные даты Тамбовского края] // Тамбовский государственный технический университет.
• Тамбовский государственный университет им. Г. Р. Державина: итоги и перспективы развития. - Тамбов, 2000

Отрывок, характеризующий Тамбовский государственный педагогический институт

– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.