Текутьев, Андрей Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андрей Текутьев
Андрей Иванович Текутьев
Дата рождения:

1839(1839)

Дата смерти:

1916(1916)

Текутьев, Андрей Иванович — тюменский купец, предприниматель и меценат.





Биография

Андрей Текутьев родился в 1839 г. в деревне Борки. Был выходцем из мещан. Получил домашнее образование. С детства он помогал отцу в ремесле и торговле, а с двенадцати лет начал работать в купеческой лавке. Собственное дело Текутьев начал с продажи муки с возов на Базарной площади в центре Тюмени. Потом он завёл собственные лавки и сумел пройти путь до купца первой гильдии, крупного предпринимателя и городского головы. У него была своя мельница, которая была расположена на территории нынешнего кладбища, которое называется Текутьевским. Был владельцем паровых мельниц и пароходов, производителем свечей и мыла.

Был миллионером, занимая третью строчку в рейтинге самых богатых людей Тобольской губернии. Всю свою жизнь он прожил в Тюмени и сделал для неё очень много.

В 1899 г. он стал городским головой Тюмени и эту должность занимал до 1911 г. 21 июля 1906 г. Андрей Текутьев был удостоен звания «Почетный гражданин города Тюмени» за свою благотворительную деятельность. Николай Второй своим Указом от 20 апреля 1907 года подтвердил это высокое звание, а Указом от 4 сентября 1909 года разрешил выставить портрет Текутьева в зале Думских собраний Тюмени. Ишим выбрал Текутьева своим почетным гражданином.

В разные годы жизни Андрей Текутьев являлся членом комитета по обеспечению продовольствием нуждающихся жителей Тюмени, был председателем комитета городского Владимирского сиропитательного заведения, руководителем комиссии по мощению городских улиц и устройству скотобоен, финансировал облагораживание улиц Тюмени и укрепление набережной Туры.

Во многом благодаря его усилиям и личному обращению к царю Транссибирская железная дорога была пущена через Тюмень, что способствовало значительному подъёму сельского хозяйства и промышленности этого региона.

Публикации обвинительных статей журналиста Алексея Афромеева в тюменской газете «Ермак» привели к тому, что разгневанный Текутьев изгнал из принадлежавшего ему дома городские училища и библиотеку, а также прекратил финансировать театр. Однако после смерти все его дары были возвращены городу.

Скончался меценат и благотворитель в 1916 г., на 2 года пережив свою жену Евдокию Яковлевну. Своих детей у них не было, и после смерти Андрея Ивановича его состояние по завещанию было израсходовано на благотворительные цели.

Андрей Текутьев был похоронен на погосте Спасской церкви. Однако потом его прах был перенесён в склеп в самом храме.

Благотворительная деятельность

Андрей Текутьев внёс значительный вклад в развитие Тюмени в качестве крупного административного и промышленного центра.

  • В 1892 г. он на свои средства построил каменный театр и содержал его до конца жизни
  • В 1899 г. он открыл городскую библиотеку, построенную в честь столетия со дня рождения А. С. Пушкина
  • В 1899 г. он отдал верхний этаж своего дома на углу улиц Водопроводной и Хохрякова для размещения трех народных училищ. Бедным ученикам он оказывал финансовую помощь, платя по 200 рублей в год
  • На рубеже веков Андрей Текутьев построил здание ремесленного училища для мальчиков с литейной мастерской
  • В 1904 г. он построил двухэтажную каменную больницу на 128 мест
  • В 1906 г. на свои деньги приобрёл для города рентгеновский аппарат
  • В 1912 г. он получил памятный знак «Орел с самолетом и Андреевским флагом» от российского комитета по усилению воздушного флота за значительный взнос на развитие российской авиации.
  • В 1913 г. он пожертвовал 1000 рублей на строительство тюремной школы. В родной деревне Борки он построил школу на 4 класса, платил зарплату учителям, а ученики учились бесплатно
  • В 1914 г. он начал строительство ещё одной больницы с рентгеновским кабинетом и хирургической операционной

В 1902—1916 гг. на общественных началах являлся церковным старостой тюменской Спасской церкви, на свои деньги построил церкви в деревнях Борки и Падериной. В деревне Патрушево вместо планировавшийся часовни на средства Текутьева был построен храм, который был освящён 31 июля 1908 г. С 10 декабря 1912 г. он был и попечителем Градо-Тюменской Спасской церкви и расходовал на приход значительные суммы. В 1913—1916 гг. он добился постройки северного придела церкви несмотря на запрет Императорской археологической комиссии.

Он был попечителем и почётным членом Тобольского детского приюта, а также был попечителем Владимировского сиропитательного заведения — детского приюта в Тюмени.

Личность Андрея Текутьева

Андрей Иванович Текутьев был большим правдолюбцем. Он не выносил лентяев, пьяниц и подхалимов. Обладал суровой внешностью и был резок в суждениях, за что его недолюбливали городские власти. Сам он очень любил детей, поскольку своих у него так и не было.

Память

В благодарность за значительную роль Андрея Текутьева в жизнь Тюмени его именем названы Текутьевский бульвар и кладбище. На бульваре установлен также памятник Текутьеву.

Напишите отзыв о статье "Текутьев, Андрей Иванович"

Литература

  • Калининский В. [tyumedia.ru/56406.html Почётный гражданин Тюмени] (рус.) // Красное знамя : газета. — Тюмень, 1 августа 2011. [www.webcitation.org/67wbG8pcF Архивировано] из первоисточника 26 мая 2012.
  • Тарабаева И. [www.t-i.ru/article/9075/ Андрей Текутьев: добрый след на земле] (рус.) // Тюменские известия : газета. — Тюмень, 14 августа 2008. — № 142 (4645). [www.webcitation.org/67us3YlSW Архивировано] из первоисточника 25 мая 2012.
  • Текутьев Андрей Иванович // Большая Тюменская энциклопедия / Гл. ред. Г. Ф. Шафранов-Куцев. — 1-е изд. — Тюмень: НИИ региональных энциклопедий ТюмГУ; ИД «Сократ», 2004. — Т. 3. Р—Я. — С. 194-195. — 495 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-88664-177-7.
  • Тепышева Т. [www.ihtus.ru/112008/st10.shtml Меценат и благотворитель Андрей Иванович Текутьев] (рус.). Сибирская православная газета. Проверено 23 марта 2012. [www.webcitation.org/67us1xx6a Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Текутьев, Андрей Иванович

– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!