Эверхард, Томас
| Томас Эверхард | |
| Thomas Ewerhard | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Жанр: |
Обложки музыкальных альбомов |
Томас Эверхард (англ. Thomas Ewerhard) — художник-оформитель, создающий обложки для музыкальных альбомов преимущественно групп, работающих в различных направлениях хэви-метала. Томас не имеет никакого художественного образования.[1]
Содержание
Биография
Томас Эверхард родился в 1971 году в Дуйсбурге. Первые 8 лет жизни Томас провёл именно в этом городе, а затем его родители переехали в Галдерн. Где-то в 15 или 16 лет Томас серьёзно увлёкся рисованием, чему способствовал и всячески поддерживал один из его школьных учителей, который в 9-х и 10-х классах вёл специальный класс рисования.[1]
Карьера художника-оформителя
Начало карьеры, первые две обложки
Карьера Томас Эверхарда как художника-оформителя началась когда Томас играл в группе Breeding Fear и попутно вместе с гитаристом Яном Мейнигаусом создавал для неё всё, что потребуется в плане оформления.[1] Группа Томаса репетировала в студии Stage One Энди Классена из Holy Moses. Там же в то время записывались такие группы как Disbelief, Crack Up и Richthofen. Однажды Энди Классен сказал Томасу, что у него нет обложки для готовящегося альбома группы Richthofen и дал послушать некоторые композиции с альбома. Композиции Томасу и его сохудожнику Яну понравились и, таким образом, Томас создал первую в своей жизни обложку, которая понравилась как Классену, так и самим музыкантам группы (создание обложки датируется 1997 годом).[1] Немногим позже наброски к ранее указанному альбому случайным заметили музыканты группы Crack Up, которые также проявили заинтересованность в применении мастерства Томаса. Таким образом Эверхард создал свою вторую обложку, которая была использована для альбома From the Ground. Однако стоит отметить, что две первые обложки были созданы в соавторстве с Яном Мейнингаусом.
Открытие собственного дела, уход Яна Мейнингауса
Следующим шагом в оформлении музыкальных релизов стала совместна работа для группы Disbelief, в результате которой был оформлен лишь буклет альбома, так как обложка была уже создана. Получив за свою работу приличные деньги Томас и Ян открыли собственное дело. Однако после создания обложки альбома Pzyco! группы Hate Squad Ян решил заняться оформлением комиксов и покинул Томаса. После создания первых 4-5 обложек Томас создал небольшое портфолио, которое разослал по нескольким лейблам. После первой же рассылки откликнулись такие лейблы, как Inside Out, Metal Blade Records, Limb Music, Massacre Records, а также несколько лейблом поменьше.[1]
При работе над обложкой дебютного альбома группы Catamenia Halls of Frozen North 1998 года Эверхард знал только название альбома, стиль музыки группы и то, что она из Скандинавии:[1] Таким образом в дальнейшем волк стал своеобразным символом группы. При работе же над четвёртым альбомом группы Eskhata Эверхард создал обложку, напоминающую многим обложку релиза Wolfheart группы Moonspell. Однако Томас заявляет, что до того, как сотрудники лейбла сказали ему о схожести обложек, он не видел этой обложки и сходство совершенно случайно.[1] Но тем не менее обложка была оставлена.Поэтому тогда, в 1998 году, я хотел сделать что-то, от чего веяло бы холодом, и что бы подоходило названию альбома. И мне показалось, что образ злобного волка подойдёт как нельзя лучше.
Работа Томаса при оформлении музыкальных релизов
Процесс и сроки работы
Перед созданием обложки Томас пытается прослушать несколько композиций с готовящегося альбома, либо, за неимением таковых, с прошлого альбома. Параллельно прослушиванию композиций Томас пытается делать некоторые наброски. Если же музыка не навевает ему каких-то идей, то Томас пытается собрать как можно больше материала о группе: названия альбомов и композиций, тексты песен и т. д. Очень редко Томасу удаётся работать непосредственно с участниками группы, в основном переписываясь с ними по электронной почте.[1] Срок, в течение которого создаётся обложка может сильно варьироваться в зависимости от имеющихся у участников группы идей (в этом случае на создание обложки уходит не более недели) либо при неимении таковых (срок определяется конкретным случаем).
Используемое оборудование, реализация противоречивых идей
При создании обложек альбомов Эверхард использует компьютер и фотоаппарат, а также специальное программное обеспечение (Illustrator, Photoshop). Рисует Томас очень редко, обычно создавая при этом карандашами логотип группы либо какой-то символ. По словам Томас 90 % его работы — это работа на компьютере.[1]
По словам Томаса он не будет браться за реализацию идей, имеющих расистский, порнографический, либо невообразимо брутальный характер.[1]
Оформленные обложки
- 1997 — ? (Richthofen)
- 1997 — From the Ground (Crack Up)
- 1997 — Pzyco! (Hate Squad)
- 1998 — Halls of Frozen North (Catamenia)
- 1999 — Day for Night (Spock's Beard)
- 2001 — Insanity (Darkane)
- 2002 — Expanding Sense (Darkane)
- 2002 — Eskhata (Catamenia)
Напишите отзыв о статье "Эверхард, Томас"
Примечания
Отрывок, характеризующий Эверхард, Томас
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
