Уайнант, Джон Гилберт

Джон Гилберт «Гил» Уайнант (Вайнант) (англ. John Gilbert Winant; 23 февраля 1889, Нью-Йорк — 3 октября 1947, Конкорд) — американский политик-республиканец.

Биография

Родился в семье потомка голландских иммигрантов.

Учился в Принстонском университете, откуда был отчислен из-за плохих оценок. Работал преподавателем истории. В 1916 году был избран в Палату представителей штата Нью-Гемпшир, стал лидером прогрессивного крыла Республиканской партии. В годы Первой мировой войны служил пилотом, дослужился до капитана. В 1920 году был избран в сенат штата Нью-Гемпшир.

В 1925—1927 и 1931—1935 годах губернатор Нью-Гемпшира.

После избрания Рузвельта президентом США, Уайнант стал одним из первых сторонников программы Нового курса.

Мы должны планировать для противостояния этим великим циклам депрессии и мужественно обеспечивают против них так, что бедность не может быть частью современной цивилизации. Это великая задача, которая стоит перед американским народом сегодня.

Оригинальный текст (англ.)  

We must plan to meet these great cycles of depression and manfully provide against them so that the poverty may be no part of modern civilization. That is the great task that confronts the American people today.

— Гил Уайнант на выборах в губернаторы штата Нью-Гемпшир в 1930 году

В 1935—1937 годах возглавлял Совет по социальной защите (Social Security Board, SSB), был его первым главой. (С перерывом на отставку с сентября по ноябрь 1936 года в связи с выборами: он вышел в отставку, потому что посчитал это необходимым чтобы выступить в защиту программы социального страхования, которую осуществлял будучи на этом посту, и требование отмены которой сделал центральным пунктом своей предвыборной программы его однопартиец кандидат в президенты Альфред Лэндон (Уайнант публично поддержал кандидатуру демократа Рузвельта на тех выборах).)

До прихода в администрацию Рузвельта рассматривался некоторыми республиканцами как потенциальный кандидат в президенты или вице-президенты.

В 1939—1941 годах генеральный директор Международного бюро труда МОТ. Учитывая положение Швейцарии, изолированной в центре охваченной войной Европы, перевел штаб-квартиру Организации из Женевы в Монреаль (Канада).

В 1941—1946 годах посол США в Великобритании. Генерал Эйзенхауэр писал в своих мемуарах: "Работа посла была важной до Уайнанта, при нем она стала гигантской. Посольство было, по сути, нашим штабом в Лондоне".

Одновременно в 1943—1945 гг. представитель США в Европейской консультативной комиссии (ЕКК). В 1946—1947 гг. представитель США в Экономическом и Социальном Совете ООН (ЭКОСОС).

В 1946 году представитель США в ЮНЕСКО.

Отмечают, что его глубоко расстроила смерть Рузвельта, и потому он оставил общественную деятельность в 1946 году.

В 1947 году стал вторым гражданином США, после Дуайта Эйзенхауэра, удостоенным британского ордена Заслуг.

У него был неудачный роман со второй дочерью Черчилля Сарой.

Последние годы жизни злоупотреблял алкоголем, находился в депрессии. Он отличался некоторой непрактичностью в жизни, и задолжал порядка трёх четвертей миллиона долларов. Покончил с собой, застрелившись. Черчилль прислал четыре десятка жёлтых роз на его похороны. После его смерти его бывший коллега Фрэнк Бэйн написал о нем: "Гил Уайнант всегда делал всё для общей цели, мало чего для своей республиканской партии и абсолютно ничего — для себя. Он был человеком без сучка, без задоринки — одна из самых чистых фигур в американской общественной жизни".

Интересно, что его кумиром был Авраам Линкольн.

Ссылки

• [www.svobodanews.ru/content/transcript/2041539.html Гил Уайнант – забытый рыцарь второй мировой войны]

Отрывок, характеризующий Уайнант, Джон Гилберт

Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.