Францессон, Андрей Владимирович

Андрей Владимирович Францессон
Дата рождения:	6 марта 1932(1932-03-06)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	20 ноября 2003(2003-11-20) (71 год)
Место смерти:	Москва
Страна:	СССР, Россия
Научная сфера:	квантовая радиофизика и оптика
Место работы:	Институт радиотехники и электроники АН СССР
Альма-матер:	МФТИ
Научный руководитель:	Г. С. Горелик, М. Е. Жаботинский
Награды и премии:

Андрей Владимирович Францессон — учёный, физик-экспериментатор в области квантовой радиофизики и оптики.

Биография

А. В. Францессон родился в Москве 6 марта 1932 года. Его отец был одним из крупнейших почвоведов страны. В 1957 году с отличием закончил Московский физико-технический институт и поступил на работу в только что организованный академиками А. И. Бергом и В. А. Котельниковым Институт радиотехники и электроники АН СССР, в лабораторию радиофизика Г. С. Горелика. После смерти Г. С. Горелика А. В. Францессон перешёл на работу в созданную лабораторию стабилизации частоты радиогенераторов, которую возглавил радиофизик М. Е. Жаботинский. Лаборатория М. Е. Жаботинского (преобразованная в отдел квантовой радиофизики) включилась в работы по квантовой электронике. В лаборатории квантовой радиофизики и оптики Института радиотехники и электроники РАН А. В. Францессон проработал всю жизнь. На своем рабочем месте на 72-м году жизни он умер 20 ноября 2003 года.

В жизни Андрей Владимирович был удивительно прост, безупречно честен, скромен и естественен. Любая работа на публику была ему органически чужда. Он был совершенно лишён тщеславия, и даже естественное для учёного научное честолюбие у него почти отсутствовало. Отсюда относительно малое число публикаций, докладов на конференциях, зарубежных поездок.

Научная деятельность

Под руководством Г. С. Горелика А. В. Францессон сделал свои первые научные работы, посвящённые рассеянию радиоволн на блуждающих неоднородностях.

Работая в лаборатории М. Е. Жаботинского, он в числе первых в мире разработал, изготовил и запустил в эксплуатацию оригинальные квантовые парамагнитные усилители микроволнового диапазона, обеспечивающие рекордную чувствительность при приёме радиосигналов из космоса. Мазеры А. В. Францессона были установлены на радиотелескопах, исследующих излучения межзвёздного водорода и других объектов, а затем и на приёмных антеннах, задействованных в грандиозной программе радиолокации планет Солнечной системы, осуществлённой в 1960–70-х годах под руководством академика В. А. Котельникова. Каждый из этих мазеров представлял собой уникальное, единственное в своем роде техническое устройство, охлаждаемое до температур жидкого гелия, и каждый был изобретён, сконструирован и изготовлен собственными руками А. В. Францессона. Он же обеспечивал и бесперебойную работу своих квантовых приёмников во время сеансов космической связи в Евпатории. В 1976 г. А. В. Францессон в составе авторского коллектива был удостоен за эти работы Государственной премии.

В начале 1970-х годов внимание А. В. Францессона привлекла остроумная идея параэлектрического резонанса — избирательного взаимодействия СВЧ поля определённой частоты с электрическими дипольными моментами некоторых примесных атомов и молекул в твёрдых телах. Наблюдать и детально исследовать этот эффект в наиболее интересных частотных диапазонах долгое время не удавалось — мешали непреодолимые экспериментальные трудности. Францессон справился с этой задачей. Он сам вырастил весьма совершенные монокристаллы с нужными примесями (а для этого построил специальные плавильные печи и установки для зонной очистки), изобрёл и изготовил СВЧ резонаторы миллиметрового диапазона волн, куда по микроскопическим проводам заводилось высокое напряжение, изготовил криогенное оборудование для гелиевых температур.

В начале 1980-х годов он переключается на только что возникшее весьма перспективное дело — стекловолоконные световоды. Андрей Владимирович сконструировал и изготовил первые компактные и надёжные световодные разъемы. При этом центральная жила световолокна имеет в поперечнике всего около микрона, а при механическом соединении двух световодов их сердцевины должны совпадать с абсолютной точностью. А. В. Францессон участвовал в создании различных элементов световодной техники, в конструировании световодных линий связи.

В последние годы он увлекся идеей всеволнового (в том числе оптического) коаксиального кабеля конической формы — на острие такого конуса можно создавать гигантские напряженности светового поля. Соединив эту идею с техникой туннельной микроскопии, А. В. Францессон работал над созданием прибора, способного исследовать свойства отдельных молекул, находящихся на поверхности твердой фазы.

В начале XXI века Францессон взялся за совершенно неожиданную для себя задачу: отделение (сжижение) тяжелых фракций природного газа в магистральных трубопроводах. Учёные и инженеры ЦАГИ им. Жуковского предложили воспользоваться для решения задачи специальной турбинкой, призванной создать в трубопроводе сверхзвуковые вихревые течения. Однако рассчитать и сделать такую турбину не удавалось. А. В. Францессон эту задачу решил. Рассчитал, сконструировал, да сам и изготовил, причем из плавленого кварцевого стекла, так что весь процесс сжижения стал доступен прямому наблюдению с помощью лазерного интерферометра.

Педагогическая деятельность

Десятки лет А. В. Францессон преподавал на Физтехе, руководил научной молодежью в своей лаборатории в ИРЭ. У него сотни учеников, они вспоминают его с благодарностью и любовью. Андрей Владимирович был по-настоящему добр и доброжелателен, но не любил мелочной опеки, делая упор на самостоятельную работу. Его любимая фраза — «Подумай и разберись» — запомнилась всем его подопечным.

На ВикиФизтех есть интересная статья о нём.

Интересные факты

Об экспериментальном мастерстве А. В. Францессона слагались легенды. В те времена все в квантовой электронике делалось впервые, практически никаких промышленно изготовленных приборов и устройств не существовало, и именно в таких условиях оказался особенно востребованным присущий Андрею Владимировичу удивительный дар, позволявший ему изобретать и собственными руками изготавливать любую самую невыполнимую на первый взгляд конструкцию.

• Он сам сконструировал и изготовил, пользуясь лишь напильниками, паяльниками и маленьким токарным станком, первые в Институте металлические сосуды Дьюара для работы с гелиевыми температурами;
• ему принадлежит авторское свидетельство на особые криостаты, обладавшие рекордными для того времени показателями.
• Он придумал и реализовал способ изготовления тонкостенных прямоугольных волноводов из немагнитной стали, необходимых для мазеров — причем сделал это буквально с помощью «палки и веревки», не отходя от слесарного верстака.
• Изготовляя постоянный магнит специальной формы для одного из мазеров, он, орудуя абразивной пластинкой и поливая разрез водой, за неделю ежедневного 8-часового труда распилил по лекалам сверхтвердый магнитный сплав.
• Он сам изобретал и затачивал фантастические токарные резцы и фрезы, разглядеть которые во всех деталях можно было только под микроскопом.
• Однажды, конструируя специальный многочастотный СВЧ резонатор миллиметрового диапазона для исследования параэлектрического резонанса, он просверлил вдоль оси миллиметровую проволоку, чтобы запрессовать в образовавшийся канал ещё более тонкий провод, отделенный от оболочки высоковольтной изоляцией.
• Однажды ему пришлось вручную затачивать сломавшуюся иглу туннельного микроскопа — для этого пришлось изобрести специальный сверхтонкий абразив.

Литература

• «Памяти Андрея Владимировича Францессона», Радиотехника и электроника, 2004, том 49, 5, стр. 639-640.

Отрывок, характеризующий Францессон, Андрей Владимирович

– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.