Франческо ди Симоне да Сантакроче

Франческо ди Симоне да Сантакроче

Франческо ди Симоне да Сантакроче (ит. Francesco di Simone da Santacroce) родился в местечке Санта Кроче (сегодня это окрестности Сан Пеллегрино Терме) предположительно между 1470 и 1475 годами — итальянский живописец эпохи Возрождения.

Сохранившиеся документальные сведения о художнике крайне скудны. По сути это два документа: один из них — свадебный контракт, другой — завещание (оба зарегистрированы в Венеции). Свадебный контракт датирован 31 июля 1492 года, когда Франческо женился на Лючии Тревизан, «дочери Альвизе и сестре ткача Витторе Тревизана». Контракт был составлен в доме некоего Стефано Бонакосси в присутствии отца Франческо — Симоне (это считают свидетельством того, что Франческо ди Симоне был на тот момент достаточно молод).

О начале его творческого пути нет никаких сведений; предполагают, что его формирование было связано с мастерской Джованни Беллини, т.к. именно этому художнику Франческо посвятил подпись под картиной «Мадонна со святыми», созданной для церкви Санта Мария дельи Анджели в Мурано (к своей подписи он добавил аббревиатуру DIB, т.е. discipolo di Bellini — «ученик Беллини», хотя не все эксперты согласны с такой трактовкой, часть из них полагает, что это просто свидетельство желания Франческо обозначить свою принадлежность к манере великого Беллини).

Предполагают, что работал он в основном в Венеции, куда переехал из Санта Кроче вместе со всей семьёй, хотя некоторые исследователи считают, что какое-то время он мог работать в Падуе. Полагают также, что до переезда в Венецию Франческо побывал в Валь Брембана. Кроме того, на протяжении своей карьеры он поддерживал связь со своей родиной, о чём могут свидетельствовать две картины, созданные им в Спино и в Лепрено. Об этом же свидетельствует и упоминание им двух акров земли, которые он, согласно завещанию, отписал Конгрегации Милосердия в Санта Кроче.

Из-за скудости сведений нет возможности реконструировать всё творчество живописца; подписанные произведения позволяют судить о его деятельности между 1504 годом, когда он поставил свою подпись на «Благовещении», созданном для церкви в Спино (ныне в Академии Каррара, Бергамо), и 1507 годом, когда была написана алтарная картина «Мадонна со святыми» для церкви Санта Мария дельи Анджели в Мурано (ныне находится в церкви Св. Петра-Мученика там же в Мурано). Между этими датами художник исполнил так наз. «Триптих Воскресения» из Лепрено (на нём изображены трое святых: св. Яков-старший, Иоанн Креститель и св. Александр) и «Коронование Богородицы», которое, возможно, принадлежало тому же триптиху. Оба произведения подписаны, датируются 1506 годом и находятся в Академии Карарра, Бергамо. К этой же группе работ относят и «Богоявление», которое ранее хранилось в Берлине, но было уничтожено при бомбёжках в 1945 году.

28 октября 1508 года Франческо составил завещание, и 4 ноября того же года оно было оглашено (т.е. смерть настигла художника между двумя этими датами). Из завещания следует, что в то время он проживал со своей супругой Лючией в Сан Кассиано, Венеция, а распорядителем завещания назначался его кузен Альберто. У Франческо ди Симоне были дочь и сын — Урсула и Бальдассаре. К моменту смерти отца они, должно быть, были совсем детьми, т.к. Урсуле отец завещал всего 30 золотых дукатов, которые должны были лечь в основание её будущего приданого. Столь малый возраст детей послужил дополнительным аргументом гипотезе, что художник умер молодым, в расцвете лет. В своём завещании Франческо распорядился, чтобы все материалы мастерской перешли к его ученику и товарищу Франческо Риццо.

Франческо ди Симоне длительное время путали с его учеником Франческо Риццо. После того, как Г. Людвиг в работе, изданной в 1903 году, смог разделить имена двух «художников-Франческо», разделу было подвергнуто и их общее художественное наследие. Атрибуция произведений затруднялась тем, что учитель и ученик часто работали вместе. В итоге проведённых исследований выяснилось, что Франческо ди Симоне был основателем колонии художников, приехавших из Санта Кроче и работавших в Венеции до 1620-х годов. Он создал вполне процветающую мастерскую, а его учениками были такие известные мастера как Пальма Веккьо, Андреа Превитали и Франческо Риццо. В своем творчестве художник старался следовать манере Джованни Беллини и Франческо Биссоло. В самом известном его произведении — «Благовещении» (1504 г, Академия Каррара, Бергамо) исследователи видят связь с творчеством Чима да Конельяно, в частности с его «Благовещением», хранящемся в Эрмитаже, Санкт-Петербург.

Библиография.

• P. Molmenti,Arte retrospettiva: i pittori bergamaschi a Venezia, in Emporium, XVII (1903), 102, pp. 420 s.;
• G. Ludwig, Archivalische Beiträge zur Geschichte der venezianischen Malerei, in Jahrbuch der Königlich Preussischen Kunstsammlungen, XXIV (1903), App., pp. 2-4;
• L. Angelini, Arte bergamasca. Di una tavola e di un pittore di Santa Croce, in Rassegna d'arte, X (1909), 11, pp. 191 s.;
• G. Fogolari, Le portelle d'organo di S. Maria dei Miracoli di Venezia, in Boll. d'arte, II (1908), p. 133;
• H. Posse, Die Gemäldegalerie des Kaiser-Friedrich-Museum, Berlin 1909, I, pp. 129 s.;
• G. Bernardini, Di alcuni dipinti di secondaria importanza a Lucca, Firenze, Venezia e Rovigo, in Boll. d'arte, VI (1912), p. 302 n. 1;
• F. Fiocco, I pittori da Santacroce, in L'Arte, XIX (1916), pp. 180-183;
• Il Museo Correr di Venezia. Dipinti dal XIV al XVI secolo, a cura di G. Mariacher, Venezia 1957, pp. 174 s. n. 671;
• G.P. Coletti, Cima da Conegliano, Venezia 1959, p. 98;
• F. Heinemann, G. Bellini e i belliniani, Venezia 1962, I, pp. 150-152;
• S. Moschini Marconi, Gallerie dell'Accademia di Venezia, Roma 1962, p. 182;
• G. Siffredi, La raccolta Piccinelli a Seriate, in Bergomum, LXVI (1972), 1, p. 98;
• B. Della Chiesa, I pittori da Santa Croce, in I pittori bergamaschi. Il Cinquecento, I, Bergamo 1975, pp. 490 s., 495-498;
• F. Rossi, Pittura anonima, ibid, III, Bergamo 1979, ad Indicem;
• F. Rossi Pittura a Bergamo intorno al 1500. Ricostituzione di un patrimonio disperso, Bergamo 1979, pp. 78 s.;
• F. Rossi., Accademia Carrara di belle arti, Bergamo 1986, pp. 24, 58;
• S. Milesi, Moroni e il primo Cinquecento bergamasco, Bergamo 1991, p. 182;
• P. Rylands, Palma Vecchio, Cambridge-New York-New Rochelle-Melbourne-Sidney 1992;
• La pittura in Italia. Il Cinquecento, a cura di G. Briganti, Milano 1992, I, p. 106 tav. 131;
• Великие живописцы Ренессанса из Академии Каррара в Бергамо, М. 2014, стр. 138-140

Отрывок, характеризующий Франческо ди Симоне да Сантакроче

– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.