Хвала безумию
| Хвала безумию | |
| Жанр |
лирическая кинопоэма[1] |
|---|---|
| Режиссёр | |
| В главных ролях |
М. Рутц (флорентинка), Николай Церетели (поэт), А. Рустейкис (князь) |
| Оператор |
Брицци |
| Кинокомпания |
Т/д Тиман и Рейнгардт («Русская золотая серия») |
| Длительность |
5 частей, 1575 метров |
| Страна | |
| Год | |
«Хвала безумию» (1915) — немой художественный фильм Александра Уральского по мотивам романа Леопольда фон Захер-Мазоха «Венера в мехах». П. Тиман приобрёл исключительное право на экранизацию романа.[2] Вышёл на экраны 15 декабря 1915 года. Фильм не сохранился.
Сюжет
Фильм чрезвычайно эффектно, в условной обстановке рисовал извращённую любовь поэта, красивой женщины и некоего герцога. Герои фильма мучают и унижают друг друга, в мучительстве и унижениях находя высшее выражение своей любви.[3]
Художественные особенности
Фильм примечателен тем, что художником выступил Владимир Егоров, ранее оформлявший фильмы Портрет Дориана Грея и Царь Иван Васильевич Грозный. Виктор Воеводин отметил, что декорации в фильме «приобретают стильный характер».[4]
Рецензент журнала «Проектор» заявил, что «художник (или режиссёр) попытался (и весьма удачно) слить декоративный элемент с сюжетом пьесы в одно органичное целое». Согласно «Живому журналу» в фильме «обстановка как бы отодвигает игру актёров на задний план», поскольку «само содержание картины в форме поэмы сказки фиксирует внимание зрителя на обстановке более, чем на игре».[5]
В. Вишневский писал: «… [фильм] интересен по глубине художественного замысла и великолепной технике выполнения работы режиссёра и художника».[1]
Критика
Журнал «Проектор» посвятил фильму длинную рецензию[5]:
«Любовь - дар богов, высшая радость людей, - но она же и источник самых жестоких страданий». Таков девиц кино-поэмы <...> в картине фигурируют некий поэт и флорентинка и тщательно удалены все особенности быта и эпохи <...> намерения автора и режиссёра <...> к лирико-символическому изображению «безумия» любви <...>
Анализируя тот огромный художественный материал, который воплощён в картине, приходится сказать, что если режиссёр во многом оказался на высоте задачи, то автор сценария далеко не справился с ней. <...>
Вместо того, чтобы изобразить муки любви в их высшем, типичном, общем для всего человечества проявлении, автор ударился в противоположную крайность, нарисовав уродливую, клиническую форму любви, известную <...> под именем «мазохизма» <...> картина <...> напоминает переделку романа Захар-Мазоха «Венера в мехах» <...>
Недостатки сюжета искупаются в огромной мере красотой постановки Уральского и Егорова. По глубине художественного замысла, по великолепию техники исполнения эта постановка может соперничать с Мейерхольдовской постановкой «Дориана Грея» <...> Мы не пытаемся даже в короткой рецензии указать все те «жемчужины» режиссёрского творчества, которые щедро рассыпаны в картине <...> Достаточно сказать, что многое в постановке является новым словом, шагом вперёд в искусстве экрана.— «Проектор», 1916, № 1, стр. 11-12
В дальнейшем о фильме писали в основном отрицательно, отмечая лишь его сюжетную сторону. Так, прокоммунистический кинокритик Жорж Садуль, в целом отрицательно относившийся к дореволюционному кино, в том, что фильм не запретило царское правительство, видел пропаганду порнографии.[6] В. Вишневский охарактеризовал фильм как «один из характернейших упадочнических предреволюционных фильмов».[1] В. Михайлов приводил фильм как пример упадка фирмы «Тиман и Рейнгардт».[2]
С. Гинзбург, признав, что фильм «отнюдь не был порнографичен», поскольку «у режиссёра было достаточно умения и такта, чтобы только намёками показывать извращённость своих героев», далее посвятил фильму гневную филиппику: он «был наполнен болезненной эротикой, … изображал её изысканно красивой … служил выражением … крайнего морального упадка» и т.д.[3]
Интересные факты
Будучи в основном экранизацией романа Захер-Мазоха «Венера в мехах», фильм вызвал целый цикл картин, выпущенных в 1916 году под девизом «Хвала безумию».[1]
Напишите отзыв о статье "Хвала безумию"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Вишневский Вен. Художественные фильмы дореволюционной России (1907-1916). — М., 1945. — С. 82.
- ↑ 1 2 Михайлов В. Рассказы о кинематографе старой Москвы. — М.: Материк, 2003. — С. 188.
- ↑ 1 2 Гинзбург С. Кинематография дореволюционной России. — М.: Искусство, 1963. — С. 305.
- ↑ Иванова В., Мыльникова В. и др. Великий Кинемо: Каталог сохранившихся игровых фильмов России (1908-1919). — М.: Новое литературное обозрение, 2002. — С. 508-509. — ISBN 5-86793-155-2.
- ↑ 1 2 Короткий В. Режиссёры и операторы русского игрового кино (1896-1921). — М.: НИИ киноискусства, 2009. — С. 376.
- ↑ Садуль Ж. Всеобщая история кино. Том 3.. — М.: Искусство, 1958. — С. 168.
Отрывок, характеризующий Хвала безумию
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
