Цепные мосты (Остров)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Цепные мосты через реку Великая

Координаты: 57°20′23″ с. ш. 28°21′07″ в. д. / 57.339746° с. ш. 28.351839° в. д. / 57.339746; 28.351839 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=57.339746&mlon=28.351839&zoom=12 (O)] (Я)Координаты: 57°20′23″ с. ш. 28°21′07″ в. д. / 57.339746° с. ш. 28.351839° в. д. / 57.339746; 28.351839 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=57.339746&mlon=28.351839&zoom=12 (O)] (Я)

Пересекает

река Великая

Место расположения

Остров, Псковская область, Россия

Конструкция
Тип конструкции

висячий мост

Основной пролёт

93 м

Эксплуатация
Конструктор, архитектор

М. Я. Краснопольский

Начало строительства

1851

Открытие

1853

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)К:Мосты, построенные в 1853 году

Цепные мосты через реку Великая — два висячих моста через реку Великая в городе Остров. Уникальный памятник строительной техники и архитектуры, один из лучших образцов архитектуры мостов XIX века. Это единственные цепные транспортные мосты середины XIX века, сохранившиеся на территории России[1].





История

До сооружения постоянных металлических мостов сообщение между берегами реки Великой в Острове осуществлялось паромами, а также по лёгкому временному деревянному мосту на козлах. Этот непрочный мост приходилось ежегодно разбирать, к тому же он часто разрушался паводковыми водами. Проекты строительства постоянного моста последовательно предлагались в 1837, 1841, 1846 гг[2]. К осуществлению был принят проект цепного висячего моста, разработанный инженером путей сообщения М. Краснопольским.

Строительство мостов началось в 1851 году по одному проекту, Высочайше утвержденному в 1848 году, но в результате мощного паводка 1851 года пришлось срочно менять проект. В результате был выбран проект капитан-инженера М. Я. Краснопольского, который был утвержден только в апреле 1852 года. Строительство мостов велось под руководством автора проекта. Из-за того, что висячие мосты чувствительны к динамической нагрузке, Главным управлением путей сообщения и публичных зданий в 1853 г. было разработано особое «Положение о движении по цепным Островским через рукава р. Великой мостам». Движение по мосту было открыто 3 ноября 1853 года, но ещё раньше, 30 сентября, возвращавшийся из Ковно царь Николай I в присутствии толп народа прошёл по новому мосту в сопровождении начальника 1 округа Путей Сообщения полковника Гергарда, который в своем рапорте на имя Главноуправляющего Путями Сообщений графа Клейнмихеля указал: «К сему честь имею присовокупить, что Его Величество работами остался вполне довольным и несколько раз изволил повторить, что мосты красивы и очень хороши». Стоимость обоих мостов составила 294 200 рублей[3].

В 1926 году проезжая часть и деревянные фермы жёсткости были заменены металлическими. В 1944 г., во время освобождения города от немецко-фашистских захватчиков, северный мост был повреждён. К 1945 году он был восстановлен.

Конструкция

Мостовой переход состоит из двух однопролётных цепных мостов, расположенных на одной оси и пересекающих два рукава реки. Пролёты мостов одинаковы: каждый равен (в свету) 93,29 м. Пролётное строение каждого моста состоит из двух несущих железных цепей, вертикальных подвесок, проезжей части и двух ферм жёсткости, служащих для уменьшения прогибов и колебаний моста, возникающих при движении транспорта и пешеходов[1]. Расстояние между осями цепей — 7,32 м. Цепи переброшены через пилоны, каждый из которых сконструирован в виде двух отдельных каменных столбов, не имеющих поперечных связей — распорок. Высота столбов — 9,88 м, размеры поперечного сечения: у основания — 3,20 м в длину и 2,44 м в ширину, у вершины — 2,52 м в длину и 1,89 м в ширину[4]. Пилоны сложены из тщательно тёсаных гранитных блоков, скреплённых металлическими связями. Каждая цепь состоит из двух ветвей, расположенных друг над другом. Ветви сконструированы из плоских звеньев, расположенных по 6 в ряд и соединенных горизонтальными болтами. Болты — точёные, плотно пригнанные к отверстиям проушины. Размеры поперечного сечения звеньев: толщина 19 мм, ширина — 128 мм[4]. Цепи опираются на вершины пилонов через специальные чугунные оголовки. Между цепями и оголовками расположены тщательно обточенные чугунные ролики, обеспечивающие возможность небольшого перемещения цепей. Благодаря такому подвижному опиранию цепей на пилоны, последние избавляются от изгибающих усилий, весьма нежелательных для каменной конструкции[2]. Опорные узлы цепей закрыты декоративными навершиями. Цепи мостов заанкерены в массивах устоев, массивы возведены из отборной бутовой плиты на гидравлическом растворе. Концы цепей проходят через отверстия, сделанные в гранитных камнях-анкерах, и закреплены в чугунных анкерных коробках. Размеры камней-анкеров: длина и ширина по 152 см, толщина — 84 см. Камни-анкеры упираются в группы гранитных блоков, прочно связанных в одно целое. Цепи проходят внутри наклонных галерей с лестницами. Эти галереи, а также поперечные горизонтальные галереи, предусмотренные около анкерных чугунных коробок, обеспечивают возможность осмотра анкерных устройств[2]. Для защиты цепей от возможных наездов и ударов транспорта на анкерных устоях над входом цепей возведены небольшие каменные пьедесталы. Их размеры: длина — 3,97 м, ширина — 1,82 м, высота — 1,98 м[4].

Открытки 1900-х годов
Общий вид моста Проезжая часть

Напишите отзыв о статье "Цепные мосты (Остров)"

Литература

  • Пунин А. Л. Архитектура отечественных мостов. — Л.: Стройиздат, 1982.

Примечания

  1. 1 2 Пунин А. Л. «Архитектура отечественных мостов». Л., Стройиздат, 1982
  2. 1 2 3 [www.pskovgrad.ru/2006/04/08/cepnye_mosty_cherez_reku_velikuju.html Электронная библиотека Псковской области Остров. Цепные мосты через реку Великую]
  3. [www.regionavtica.ru/articles/cepnye_mosty_ostrova.html Проект «Регионавтика» Цепные мосты Острова]
  4. 1 2 3 Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона

Отрывок, характеризующий Цепные мосты (Остров)

– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.