Черкасов, Николай Петрович
| Николай Черкасов-Сергеев | ||
| Имя при рождении: |
Николай Петрович Черкасов | |
|---|---|---|
| Профессия: | ||
| Театр: |
Михайловский театр | |
| Награды: |
| |
Никола́й Петро́вич Черка́сов (Серге́ев) (16 февраля 1884, Астрахань — 9 февраля 1944, Алма-Ата) — российский и советский актёр театра и кино, лауреат Сталинской премии первой степени (1941).
Содержание
Биография
Николай Петрович Черкасов (Сергеев) родился в Астрахани в дворянской семье. Мать — Елизавета Михайловна Черкасова, отец Пётр Сергеевич Сергеев. Первоначально носил фамилию отца.
Окончив Астраханскую гимназию, отправился в Петербург, где поступил в университет на юридический факультет, но бросил учёбу. В Петербурге брал уроки вокала у преподавателя консерватории И. Шавердова. Солист-тенор Михайловского театра в 1905—1910 гг. (партия Надира в опере «Искатели жемчуга» Жоржа Бизе, партия Альмавивы в опере «Севильский цирюльник» Дж. Россини, другие теноровые партии).
Пел в театрах различных городов Европейской части Российской Империи. Позднее служил в театре Красной Армии.
В 1936—1944 — актёр Московского драматического театра имени Н. Э. Баумана (ныне Московский театр кукол).
В кино Николай Черкасов пришёл в 1935, снявшись в роли охотника Шо-Мурада в фильме «Джульбарс». Следующий фильм — «Суворов» (1940) режиссёра Всеволода Пудовкина — был удостоен Сталинской премии 1-й степени.
В 1942 г. снимался в «Боевом киносборнике № 10» в двух новеллах: «Бесценная голова» (реж. Борис Барнет) и «Молодое вино» (реж. Ефим Арон). Также в этом году он снялся в «Боевом киносборнике № 12» (новелла «Ванька», реж. Герберт Раппапорт).
В 1942 году Николай Черкасов снялся в фильме «Непобедимые (Ленинградцы)» режиссёра Сергея Герасимова.
Николай Петрович внезапно скончался 22 января 1944 года от разрыва аорты, находясь в эвакуации в Алма-Ате вместе с киностудией «Мосфильм» в возрасте 59 лет. Похоронен в Алма-Ате на центральном городском кладбище.
Жена — актриса Мария Петровна Яскеляйн (1900—1961). Дочь — архитектор-строитель Черкасова-Сергеева Нина Николаевна (род. 1927). Сёстры — актриса Лина Борегар, Вера. Братья — Александр, Леонид, Сергей, Дмитрий Сергеевы.
Творчество
Роли в театре
- «Фома Гордеев» М. Горького — Яков Маякин (Малый драматический театр)
Роли в кино
- 1935 — Джульбарс — Шо-Мурад
- 1940 — Суворов — Суворов
- 1942 — Боевой киносборник № 10 (новеллы «Бесценная голова», «Молодое вино»)
- 1942 — Боевой киносборник № 12 (новелла «Ванька»)
- 1942 — Непобедимые (Ленинградцы)
- 1942 — Дорога к звёздам — генерал
Признание и награды
- Сталинская премия первой степени (1941) — за исполнение главной роли в фильме «Суворов» (1940)[1]
Напишите отзыв о статье "Черкасов, Николай Петрович"
Примечания
- ↑ [www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=3&e_dept_id=1&e_person_id=11079&let=%D7&e_add_id= Энциклопедия отечественного кино: Черкасов-Сергеев Николай Петрович (биография)]
Ссылки
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
в статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 3 октября 2015 года. |
|
Это заготовка статьи об актёре или актрисе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Черкасов, Николай Петрович
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
