Шамаль

Шама́ль (араб. شمال‎) — северо-западный ветер, который дует над территорией Ирака и государств Персидского залива (включая Саудовскую Аравию и Кувейт). В течение дня обычно сильный, к ночи ослабевает. Ветер может образовываться в любом районе на вышеуказанной территории от одного до нескольких раз в году чаще летом, изредка — зимой. Образовавшийся ветер переносит на большие расстояния тучи песка на территорию Ирака из соседних Иордании и Сирии.

Климатология

Появлению шамаля способствуют сильные северо-западные ветры, приходящие с территории Турции и Сирии и направляющиеся вдоль Персидского залива к высоким равнинам на юго-западе Саудовской Аравии. Чаще всего ветер усиливается в период весны-лета. В это время года полярное струйное течение, направляясь к югу, приближается к субтропическому струйному течению на юге. Эта близость способствует формированию сильных, сухих, холодных фронтов, которые в свою очередь образуют шамаль. Сильный ветер шамаля формируется перед и за фронтом. На территории Ирака шамаль царствует от 20 до 50 дней в году.

Согласно фольклору, первый шамаль, появляющийся в районе 25 мая, называется аль-Хаффар (араб. الحفار‎ — копатель), так как он выкапывает в дюнах пустынь глубокие впадины. Второй шамаль, появляясь в начале июня, совпадает с Ас-Сурайей (араб. الثرية‎ — звезда рассвета) и поэтому называется Бахир Сурайя. В период этого шамаля, считающегося самым жестоким, рыбаки не выходят в море, так как по преданию этот ветер разрушает корабли. Последний шамаль появляется к концу июня. Его называют ад-Дабаран (араб. الدبران‎ — последователь). Он достаточно силён и продолжается несколько дней. Характерной чертой этого шамаля является то, что пыль, переносимая им, проникает во все щели, поэтому местные жители стараются как можно крепче запирать двери и окна.

Отрывок, характеризующий Шамаль

Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.