Поблоцка, Эва

Эва Поблоцка (польск. Ewa Pobłocka; род. 21 ноября 1957, Хелмно) — польская пианистка. Дочь оперной певицы Зофьи Янукович-Поблоцкой.

Начала учиться игре на фортепиано в пятилетнем возрасте, концертировала с 12 лет. Окончила Музыкальную академию в Гданьске (1981), ученица Збигнева Сливинского и Ежи Суликовского. Стажировалась в Гамбургской высшей школе музыки у Конрада Хансена, занималась также под руководством Рудольфа Керера, Татьяны Николаевой, Марты Аргерих. В студенческие годы выиграла Международный конкурс исполнителей имени Виотти в Италии (1977), получила пятую премию на Международном конкурсе пианистов имени Шопена (1980).

Постоянно выступая с ведущими польскими оркестрами, Поблоцка, в частности, совершила с 1984 по 1998 гг. пять европейских гастрольных с Варшавским филармоническим оркестром под управлением Казимежа Корда. В 1990 г. она исполнила польскую премьеру фортепианного концерта Анджея Пануфника на открытии фестиваля «Варшавская осень», а затем записала его с Лондонским симфоническим оркестром под управлением автора. Среди других записей Поблоцкой — фортепианный концерт Витольда Лютославского, также под управлением автора, и сочинения других современных польских композиторов (Павел Шиманьский, Павел Мыкетин). В то же время среди записей Поблоцкой много романтической музыки: множество сочинений Фридерика Шопена, все ноктюрны Джона Филда, все экспромты Франца Шуберта и др.; записала она и все партиты Иоганна Себастьяна Баха.

С 2007 г. профессор Музыкальной академии в Быдгоще, преподаёт также в Музыкальном университете имени Фридерика Шопена.

Ссылки

• [www.chopin.edu.pl/en/people/ewa-poblocka/ Биография на сайте Музыкального университета имени Фридерика Шопена]  (польск.)

Отрывок, характеризующий Поблоцка, Эва

– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.