Эстакадная станция

Эстака́дная ста́нция метрополите́на (надземная станция) — тип станций метрополитена, конструкции которых приподняты над поверхностью земли на металлических или железобетонных опорах.

Основные сведения

Эстакадные станции появились во второй половине XIX века. Из-за относительной простоты и дешевизны сооружения вкупе с возможностью постройки в стеснённых городских условиях без помех движению эстакадные станции получили большое распространение. Так, первая система внеуличного транспорта Нью-Йорка была целиком эстакадной. Эстакадной системой в значительной мере могло бы стать и московское метро, согласно известным проектам инженеров Балинского и Кнорре.

Однако вскоре выяснились недостатки эстакадных линий: прежде всего, эстакады меняли архитектурный облик улиц, поезда на них создавали значительный шум, делая невыносимой жизнь в домах рядом с эстакадой, многократно ухудшались условия инсоляции нижних этажей.

По мере приобретения опыта в строительстве подземных линий метро, эстакады уступали им место. Так, практически вся эстакадная система линий Манхэттена в Нью-Йорке была демонтирована после строительства соответствующих линий метро мелкого заложения. Эстакадные линии и станции стали применяться лишь вне исторических центров городов, в районах с разреженной застройкой, в промзонах и лесопарковых зонах.

В последние годы были достигнуты большие успехи в создании бесшумного пути, и некоторые новые, соответствующие современным нормам эстакадные линии, например в Гонконге, стали вновь возводиться в жилых районах.

В России

Станции этого типа имеются:

• в Москве на Бутовской линии (участок «Улица Скобелевская» - «Бунинская аллея»). Планируется эстакадная станция «Рассказовка» на Калининско-Солнцевской линии.
• в Волгограде — «Пионерская»
• в Казани — станция «Аметьево»

На Украине

• станции «Днепр» и «Левобережная» в Киеве.

См. также

• Эстакадный транспорт

Отрывок, характеризующий Эстакадная станция

Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.